Анна Котова: Свидание на Нектисе

— Я пришел сообщить вам… после возвращения на Феззан я немедленно подам в отставку. Простите, ваше величество.

Короткое молчание. Шаги. Подошла вплотную.

— Почему?

Не поднимая головы:

— Личные чувства мешают эффективной работе. Еще раз прошу простить.

Ну вот, он и сказал это. Теперь — будь что будет.

— Гюнтер. — В голосе командная нотка, достойная ее супруга. — Объяснитесь.

Наверное, он красный, как императорское знамя.

— Позвольте промолчать.

— Не позволю.

Голова опускается еще ниже. Язык тяжелый, как гиря, и неповоротливый, как… как… да какая разница, как что!

— Ваше… ваше величество…

Движение рядом — не понял… боги, она опустилась на колени. Теперь и вовсе глаз не поднять — никаким усилием. Но придется — потому что она командует снова:

— Посмотрите на меня. Ну?

Взгляд медленно скользит по ковру, вздрагивает, достигнув ее колен, движется дальше и выше, ресницы опускаются — невыносимо видеть ее, лучше бы провалиться на месте, сквозь этот ковер, интересно, что там ниже этажом… такой же люкс, и наверняка пустует, ей же освободили все крыло гостиницы… о чем я думаю, идиот… а, все равно мне конец, пропал, совсем пропал.

— Гюнтер, — говорит она тихо. — Ну что вы. Простите меня, пожалуйста. Не надо ничего говорить, не надо ничего объяснять… я поняла.

— Спасибо, — отвечает он. — Я представлю рапорт…

И тут она качнулась вперед, и оказалось, что его лоб упирается ей в плечо, и пальцы, прохладные и чуть вздрагивающие, коснулись его щеки.

— Не надо, — сказала она. — Не уходите.

— Вы не поняли…

— Нет. Я поняла. Не уходите.

— Но вы — и он… и…

Она обнимает его и вздыхает:

— Великий Один, как глупы мужчины. Гюнтер Кисслинг, я хочу, чтобы вы остались со мной. Если вы по-прежнему будете моим начальником охраны, это проще. Теперь вы понимаете?

— Вы не примете отставку?

— Да что вам сдалась эта отставка. Не уходите от меня. Ни в отставку, ни… ни сейчас. Пожалуйста.

— Ваше…

Вздох.

— Вы помните мое имя, Гюнтер?

Переменить эту идиотскую верноподданническую позу на более удобную и наконец позволить себе прикоснуться. Теперь, когда она начала — первой.

Они сидят на ковре, обнявшись, и оба не понимают ничего. Но теперь это совершенно неважно. Она поворачивается в его руках, чтобы удобнее, прижимается к нему, и остатки здравого смысла, угасая, последним всплеском заставляют ее произнести:

— Завтра мы, наверное, пожалеем.

А он наклоняется к самым ее губам и наконец выговаривает прежде немыслимое:

— Хильда.

…А корабль починили еще через два дня, и дальнейший визит на Хайнессен прошел без сучка и задоринки, и переговоры оказались продуктивными.

Гюнтер Кисслинг сопровождал, стоял у дверей, командовал своими людьми, открывал дверцу автомобиля, держался за плечом на полшага позади — и завидовал неподвижности физиономии господина Вернера Шиллера, оставшегося на своем заштатном Нектисе в системе Гандхарва.

Но, честно говоря, он себя недооценивал. Он тоже справлялся неплохо.

Ни одна собака в галактике не смогла прочесть по его лицу, насколько он счастлив.