Андрей Ленский: Страж

Тот стоял на палубе и чистил что-то медное с видом оруженосца, точащего королевский меч.

- Ваше сиятельство, дон Мигель, - обратился он к нему. Все ваши приказания исполнены в точности.

Мигель аккуратно придержал рукой челюсть.

- Проводите благородного гостя в каюту, - приказал Маруф слугам. - Тысяча извинений, дон Мигель, я должен сообщить капитану о нашем прибытии, - и с поклоном катиб удалился. Слуги ревностно исполнили поручение. Каюта превзошла всяческие ожидания: чеканный золотой кувшин в половину человеческого роста казался там малозначащей деталью обстановки. И, конечно, там было предусмотрено место для слуги гостя...

Мигель с нетерпением ждал, когда же они останутся с Альмором наедине.

- Ну? И как это прикажете понимать? - вопросил он, на всякий случай - по-латыни.

- Где благодарности? - Альмор скрестил руки на груди, покосившись на дверь. - Где цветы и обьятия? Такой оплаты, мой скромный друг, ты не видел со дня собственного рождения и без моей помощи и не увидишь, проживи ты хоть до судного дня.

- А что за работа?

- Э нет, не буду портить тебе удовольствие. Расспроси сам. Тут есть пара затруднений. Ну, то есть для обычного специалиста. Не для великого дона Мигеля.

- Голову оторву!

- Маленький урок хороших манер, дон Мигель. Слугам отрывать голову полагается тихо, без криков, дабы не унижать свое достоинство. Достоинство здесь - первое дело, без него ты червяк, и ничего более. Как говорит господин Маруф - пыль под стопами. Под стопами... Сделай из этих слов поэму и посвяти донне Элене.

Тут послышались шаги, и Альмор замер в почтительной позе, успев напоследок показать своему новому господину язык.

Маруф ибн-Гассан вернулся в сопровождении невысокого круглого человечка, одетого в шелк, и представил своего спутника как Васифа аль-Атахию, капитана и владельца судна.

- Да будет известно вам, о мастер поиска сокрытого и утраченного, - перешел он сразу к делу, - что господин наш и повелитель, эмир Джаффар ибн-Малик аль-Ниср, что означает орел, гроза пиратов и диких черных эфиопов, пребывает в печали, и даже упоминания о его многославных победах не в силах ее развеять. Лишь тот, кто отыщет драгоценность, о коей недавно узнал эмир, развеет его печаль. Щедрость эмира известна даже в сих краях, и даже Бармекиды не могли бы сравниться с ним. Дошли до нас, о достославный дон Мигель, чьи глаза подобны соколиным, а мудрость затмевает многих великих мужей, слухи о вашем необычайном искусстве, и хотим мы испросить вашего участия в деле сем.

- Не соизволит ли пресветлый катиб пояснить мне, о какой драгоценности идет речь, и как получилось, что ее местонахождение неизвестно?

- Несомненно, мой благородный друг, но лишь после того, как по вашему слову "Властитель" покинет причал и направится к александрийскому маяку. Да не сочтет мой господин сие за неучтивость, но таков, а не иной приказ пресветлого эмира, я же лишь пыль под его стопами.

Мигель едва удержался, чтобы не фыркнуть, услышав про стопы. Собственно, какая разница, подумал он, что искать? Оплата явно будет достойной, и работа вполне в его стиле. Лишь бы не оказалось там каких-нибудь сторожей... Египет, Египет... Что там писал Плиний? Катоблепас ужасный... Нет, это, кажется, в верховьях Нила. А вдруг именно там... Тогда, решил про себя Мигель, разведывать путь будет мой слуга Альмор. Он меня в это втравил... От этой мысли сразу стало легко на душе.

- В таком случае, - Мигель принял самый достойный вид, какой мог, - пусть господин мой отдаст распоряжения рабам своим, и путь наш в Каир начнется.

- Да будет так.

Капитан удалился, так и не вымолвив ни слова.

- Да будет известно вам, мой господин, - продолжил Маруф, что в городе Каире, где здравствует и правит пресветлый эмир, три года тому назад объявился некий суфий, называвшийся Дауд, сын Омара. Он совершал хадж, и как оказался в Каире, направляясь из Басры в Мекку - ведомо лишь суфийской мудрости. Удивительно же не это, а то, что прибыл он к нам с юга, то есть от истоков Нила...

Мигель с огромным трудом удержался, чтобы не сплюнуть через левое плечо. Это надо же!

- ... и был он неизлечимо болен. Лучшие врачи по приказу эмира осмотрели его, и прописали дюжину дюжин лекарств, но ни одно не облегчило его страданий. Впрочем, он, будучи дервишем, казалось, и не испытывал страданий, зато один лишь взгляд на его язвы заставлял содрогаться правоверных. И мудрец скончался, но прежде побеседовал с пресветлым эмиром, и в сем кроется причина его печали. Ибо поведал мудрец о том, что многие мечтания эмира могли бы исполниться, если бы был в его руках один ларец, сокрытый в неведомом месте.