Павел Амнуэль - Что там, за дверью?

Дальше его мысль прерывалась, он не привык думать слишком долго, ему было достаточно ощущения того, что он все делает правильно. С этим ощущением Мейсон и позвонил Оливии в Бирмингем. Она, как обычно, не пожелала с ним разговаривать, и Мейсон передал ей через отца, что на суд не приедет, слишком много здесь у него дел, но пришлет адвоката, молодого Сандерса, и пусть Оливия не думает, что ей удастся раздеть его до нитки, Сандерс сам кого хочешь разденет, так что…

Положив трубку, Мейсон поднял ее опять и позвонил Барчу.

— Как вы там? — воскликнул подрядчик. — Я тебе звонил, Джош, но линия не работала.

— Да, у нас были проблемы…

— Стройку отложим теперь месяца на три, — сказал Барч. — Контрактом это оговорено. Зато, как только станет возможно, я все закончу за месяц.

— Да-да, — нетерпеливо сказал Мейсон. — Я только хотел узнать: там внутри холодно, а электричество не подключено. И газа нет.

— Конечно, мы еще не оформили документы…

— Так я вот спрашиваю: если поставить переносную печь в холле первого этажа, это не приведет к пожару?

— Ну, ты даешь, Джош! — воскликнул Барч. — Что тебе там делать в такую…

Он замолчал на полуслове, и Мейсон понял, что кое-какие слухи наверняка дошли и до Барча. Интересно, он думает, что Мейсон совсем спятил или только немного помешался на старине и призраках?

— Вообще-то, — сказал Барч после недолгого молчания, — там еще нет панелей на стенах и полы не застелены, так что если ты даже устроишь пожар…

— Не устрою, — пообещал Мейсон.

— Если спалишь дом, — сказал Барч, — не требуй с меня возмещения убытков. Хорошие печи, кстати, есть у Гриссома, если, конечно, у него еще не закончился запас. Многие сейчас…

— Хорошая мысль, Сэм, — сказал Мейсон и положил трубку.

В тот же день он перевез в замок свою кровать, купил в магазине Гриссома переносную печь, которую можно было топить бензином, вывел трубу наружу через кухонное окно, и к полуночи в холле стало если не тепло, то, во всяком случае, вполне терпимо.

Он ввел Кэтти в замок, когда над восточным горизонтом появилась багровая от смущения луна, запер за собой дверь и произнес давно заготовленную фразу:

— Это твой дом, и это твой муж перед Творцом.

Он зажег десяток свечей и расставил их по углам, чтобы освещение было относительно равномерным. В мерцающем свете Кэтти тоже замерцала, как рождественская игрушка, как снежная девушка, подруга Санта Клауса.

— Сегодня Рождество, — сказал Мейсон, — ты понимаешь, как это важно — войти в свой дом в рождественскую ночь?

— Да, — сказала Кэтти. — Вот здесь я лежала, когда упала с лестницы.

— Не здесь, — мягко поправил Мейсон. — Того замка давно нет, даже развалины не сохранились. А это наш с тобой дом. Здесь тебе будет хорошо. Ты сможешь теперь приходить прямо сюда?

— Конечно, — сказала Кэтти. — Теперь только так и возможно.

Мейсон поднял с пола принесенную еще днем бутылку шампанского и выстрелил вверх пробкой. До потолка пробка не долетела. Из одного бокала Мейсон выпил сам, а другой поднес ко рту Кэтти, и она пригубила.

— Знаешь, — сказала она, — мне кажется, я почувствовала вкус. Очень вкусное вино, Джош.

— Ты можешь ощущать вкус? — вырвалось у Мейсона, и он сразу прикусил язык. Конечно, она не ощущала вкуса, нужно думать перед тем, как что-то говорить в присутствии Кэтти, она такая ранимая. Господи, только бы ничем ее не обидеть, иначе…

— Мне кажется, — задумчиво произнесла Кэтти, проведя белой ладонью над бокалом, — что я помню вкус вина… Да, помню. Ты знаешь, Джош, может, это даже и не вкус вина вовсе, а что-то совершенно другое, приятное, горьковатое и брызжущее, мне не с чем сравнивать, и, может, на самом деле я вспомнила вкус яблока или груши…

— Прости, если я…

— Нет, это ты меня прости за то, что тебе приходится справлять Рождество в этой холодной комнате…

— Тебе холодно?

— Мне — нет, конечно, а ты дрожишь.

— Совсем не от холода, Кэтти.

— Да, я понимаю, Джош. Позволь, я тебя поцелую, милый. Закрой глаза.

Он закрыл глаза и застыл на месте. Сквозь неплотно сжатые веки проникал мерцающий неверный свет и какое-то движение — скорее всего, просто перед глазами плыли разноцветные круги, Мейсон понимал, что не почувствует прикосновения, не ощутит губ Кэтти, но воображение способно…

Его губ коснулось нечто… движение воздуха… крыло пролетевшей птицы… чья-то материализованная мысль. Прикосновение было горячим и одновременно холодным, быстрым, как удар очень слабым током, и долгим, как падение легкого перышка…