Жанна Браун - Синяя дорога

Я двигался осторожно, хотя знал тут уже каждый выступ. Где-то били часы: "бум… бум… бум…" На ночных крышах все звуки громче. "Шесть, семь… десять", — считал я. Это происходило сразу после одиннадцати. Если, конечно, происходило вообще. Потому что частенько я ждал напрасно. Ждал, и коченел, и чуть не умирал при мысли; "А что, если это не произойдет больше никогда-никогда?"

Но тут внутри у меня екнуло — на ближайшем куполке поднялась и начала расти знакомая тень… Я видел это уже раз двадцать. И все равно каждый раз было немного странно. Больше всего тень была похожа на громадного грифа, такого как в зоопарке. Гриф вытянулся вверх, развернув огромные крылья, и будто хочет взлететь, но не просто так, а строго вертикально, как стартует космическая ракета… Хочет взлететь, но не взлетает, а медленно поворачивается вокруг себя, опираясь о купол острым хвостом. А из центра грифа — из туловища — выходит и дрожа поворачивается вместе с ним голубоватый лучик.

Вот он — самое для меня главное, моя надежда — лучик! Я не отвел бы от него глаз, даже если бы рядом выстрелили из пушки!.. Лучик полз ко мне. Медленно. Но ко мне. Ближе. Еще ближе… Вот он коснулся края крыши, на которой я стоял. Но на этом краю не удержался бы и воробышек… Я свесился навстречу, придерживаясь за трубу вытянутыми руками… Стоило лучу коснуться меня хоть на миг — как я очутился бы в моем измерении на моих крышах. Я шептал:

— Подползи еще! Ну пожалуйста! Ну хоть чуть!

Но гриф замер, минуту постоял неподвижно и двинулся в обратном направлении. А с ним и луч… Я просто рычал от досады. А ведь, казалось, не слишком и надеялся, ведь так происходило всегда с тех самых пор, как я сюда попал: лучик не доползал — в том и загвоздка! Чаще всего он не дотягивался и до крыши, полз лишь по стенам… Потому-то, не надеясь, что он скоро изменит свои привычки, я и написал домой письмецо…

Непослушными пальцами я достал его, упакованное в конверт вместе с камешком: чтобы не отнесло ветром. Осталось швырнуть его в уползающую голубую полоску. Но тут я засомневался: "В самом деле, откуда известно, что луч может доставить письмо домой? Ну а если не доставит? Тогда оно останется висеть над этим странным двором? Внутрь двора не проникало ничего — это-то я уже знал. А может быть, оно попадет в чьи-то чужие руки, и что из этого выйдет — неизвестно… Нет-нет, надо сперва проверить «почтальонские» свойства луча"…

Я быстро вытряхнул содержимое своих карманов: карандаш, резинка, фантик от барбариски…

Вот это было зрелище! Фантик с завернутой в него резинкой луч просто схватил на лету, будто поймал в ладошку. Потом, плывя в блеклом луче, фантик распрямился. Резинка парила рядом. И оба завертелись вокруг в голубоватом мерцании, как щепки в водовороте. Будто всасывались в невидимую воронку. И всосались — исчезли.

Тогда, прицелясь как можно точнее, я поручил лучу и свой конверт. Луч подхватил его, понес… В голову пришло, что может быть он поймает на лету и меня? Может, взять и прыгнуть?.. Но луч был уже далеко.

Мой ключ подходил к дверям других Моториных… Даже странно, как похожи могут быть два мира: наш и другой ! Хотя я читал уже о таком в фантастике, там это называлось, кажется, "параллельные измерения"…

На дверях и нашей и другой квартиры прибиты одинаковые дощечки: «Моторины». И внутри другой квартиры все точь-в-точь как у нас.

Я вошел и, не зажигая света, повесил куртку. Но другая мама услыхала и позвала:

— Валек, ты?

Эта мама тоже называла меня Валек… Я жил тут вместо их сына — другого Вали Моторина вторую неделю, но они не замечали подмены. Неужели мы так похожи?.. И куда он мог деваться, этот мой двойник?

— Я, мамуль, — отозвался я, — спи!

— Там молоко. Возьми в холодильнике.

Я жил здесь уже вторую неделю и знал, что другого Валю Моторина тоже поили на ночь молоком. И из такой же желтой кружки. Но только этот другой здешний Валя не имел, видно, привычки чуть что убегать из дому, а то его мать не отнеслась бы к моим поздним прогулкам так спокойно.

Моя мама в моем измерении не легла бы спать, пока не вернулся сын. Она волновалась бы, искала бы уже по дворам… Что я убегу, она опасалась всегда. По утрам спрашивала:

— Валек, скажи… все будет в порядке?

Это означало: "Валек, ты нынче не исчезнешь?"

— Да-да. Не беспокойся, мам.

Я думал, что говорю правду.

Исчезать я не собирался никогда. Это выходило вдруг. Что-то вселялось в меня и давило, и жгло, и идти домой я просто не мог… Случалось это, когда мне не везло… Дело в том, что родители мои — люди чрезвычайно везучие,