Дмитрий Биленкин - Снега Олимпа. Рассказы

Сияя, он обернулся к Омрину.

Тот стоял неподвижно. Его меланхоличное лицо было сурово-торжественным. Он пристально, оцепенев, вглядывался во что-то над головой Вуколова.

- Эй, лю-ю-ди! - заорал Вуколов во всю силу легких. - Мы ее взяли! Все-таки взяли!!!

Омрин вздрогнул, дико, будто спросонья, глянул на Вуколова. Но восторг машущего руками приятеля смягчил его взгляд.

- Добавь еще, что мы первые, - сказал он со странной усмешкой в голосе.

Вуколов весело, по-детски заулыбался.

- Само собой разумеется и не столь существенно! - Он тряхнул головой.

- А что же существенно?

- Ничего. Все!

- Сядем, - внезапно предложил Омрин.

Вуколов с готовностью сел, тут же вскочил, словно не находя себе места, и снова сел. Сам Омрин остался неподвижным.

- Вершина-то, а? - сказал он с непередаваемой интонацией. - Особая вершина, - добавил Омрин с ударением. - Вертолет не может сюда подняться - нет воздуха. Для ракеты мала посадочная площадка. Нужны ноги, чтобы взойти.

- Естественно, - весело кивнул Вуколов. - В этом вся прелесть!

- В чем?

- В том… Да ты и сам понимаешь. Экий простор! - Он сделал небрежный жест. - Хочется петь и смеяться. И растут крылья. Вот только снегов нет. «Снега Олимпа», а их нет. Непорядок, а? Впрочем, и так хорошо. Тебя не тянет полетать? Так бы, кажется, и взмыл. Сплошной иррационализм. «Есть упоение в бою, у бездны мрачной на краю». Почему? Не знаю и не желаю знать.

- А я вот шел сюда за ответом.

- Скучный педант! - Вуколов рассмеялся. - Надоели ответы. Всю жизнь ищем ответы, только этим и заняты. Да погляди, погляди вокруг. Силища-то какая! И вроде бы ничего исключительного. Ну высота, ну даль. Воздух внизу, планета у ног. А невозможно оторваться. Все на пределе, все сверх предела - и до солнца рукой подать!

- Вот-вот, - серьезно сказал Омрин. - Взошли, тут тебе и радость, и опьянение, и гимны, как ты верно заметил, хочется петь. А ведь просто так радость не дается, это всегда награда. Но здесь за что?

Голос Омрина прозвучал так, что Вуколов насторожился.

- К чему ты клонишь? - спросил он нехотя. Тон Омрина сбивал настроение.

- Ты ничего тут не замечаешь… особенного?

- Особенного?

Вуколов огляделся в недоумении. И снова, только иначе, его поразила дикая мощь природы. Он даже почувствовал себя в ней лишним. Тут все было чрезмерным. Человечество целиком могло сойти в бездну кратера, уместиться там, и ни единая черточка пейзажа от этого не изменилась бы. Разве что прибавилось серое пятнышко на дне. И даже будь здесь воздух, крик миллионов заглох бы тут, нигде не достигнув края.

- Здесь нет ничего особенного. - Вуколов невольно понизил голос. - И тут все особенное. В самом деле! Эта гора могла бы стать троном бога или сатаны, но, к счастью, мы вышли из детского возраста. Мы поднялись на самую большую из доступных нам вершин Солнечной системы, вот и все. Радуйся, человече!

- Поднялись, рискуя всем! - нетерпеливо бросил Омрин. - Спрашивал ли ты себя, ради какой цели?

Вуколов пожал плечами, насколько это было возможно в скафандре, и откинулся, облокотясь о скалу.

- Ну спрашивал, - ответил он нехотя. - Что дальше?

- Надо разобраться. Две главные потребности определяют поведение живых существ и самого человека. Потребность в пище, в благоприятных условиях - раз, потребность в продолжении рода - два. Стоят они за нашим поступком?

- К чему эта азбука теории психогенеза? - Вуколов недоуменно поморщился. - Тоже мне - нашел место и время! Ладно, ладно, отвечу: не стоят. Доволен? Или напомнить, что, кроме этих базисных потребностей…

- …Есть и другие! Для тех, кто ведет коллективный образ жизни, вне сообщества - лишь прозябание и смерть. Но и тут ясно, что не тяга к себе подобным двигала нами… Остается последняя базисная потребность. Та, без которой невозможен опыт, а следовательно, приспособление к меняющимся условиям среды.

- Вот, вот! Поздравим себя с тем, что нас привела сюда страсть к познанию, и покончим с самопокаянием. Нас ждут го-оры!

Омрин возбужденно фыркнул.

- Веришь ли ты сам в то, что говоришь? Страсть к познанию! С орбиты можно рассмотреть, исчислить любую песчинку, а много ли увидишь отсюда? Там, на спутниках, стационарные лаборатории, а что у нас? Какой анализ нельзя провести оттуда? Какое наблюдение обязательно требует присутствия человека здесь?

- Ладно, ладно, - томясь ненужностью всего этого глубокомыслия, проворчал Вуколов. - Согласен, что наш поступок - блажь. Или, если уж на то пошло, для самооправдания, - атавизм: непременно все надо потрогать руками. Даже если они в перчатках. Ну и что? Блажь так блажь, не единым хлебом да познанием жив человек. И нечего искать глубокую причину, тут и без нее прекрасно.