Сергей Афанасьев - Господин инспектор [СИ]

Мысли, которые он хотел излить сейчас, сами собой исчезли. Сергей понял — все это выслушивать он не в силах. А на поминках что тогда будет? Он уже понимал — будут разговоры на отвлеченные темя, будет и смех.

Сергей молча выпил и сел. Потом поймал недоумевающий взгляд Аллы, Закира, все еще держащие свои стаканы.

— Мы здесь — лишние, — сказал Сергей. — Может, потом переберемся в более подходящее место?

Заиграла траурная музыка. Мигнула пару раз лампочка, и ворота стали раскрываться. Выехал железный помост. На нем — гора пепла. Вокруг — лопаточки. Собирайте.

В столовой, расположенной здесь же, на территории крематория, после первых двух рюмок народ расслабился, раскрепостился, стали слышны оживленные разговоры, тихий пока еще смех, где-то уже чекались.

Было неприятно.

Поминки — вещь страшная, — подумал Сергей.

Группой встали, выразили сочувствие родным. Ушли.

В баре народу было немного, поэтому не так и шумно. Впрочем, шум группетретьего отдела шестнадцатого управления совсем не мешал — ведь эти люди не имели никакого отношения к поминкам Аэция Коуриса.

— Родителям ужасно, — говорила Ники. — Придут домой, а там — тишина, полумрак словно в склепе, занавешенные стекла, мебель и зеркала. Просто дрожь по телу. Опять же запах покойного вперемешку с пихтой. По идее — первое время надо, чтобы кто-нибудь из близких с ними побыл. Но кто пойдет в этот приют скорби?

— На мой взгляд, — вмешался Густав, протягивая руку за графинчиком с водкой, — неправильные все-таки эти традиции — держать дома сутки покойного (обязательно ночь должен пролежать) — да еще при такой-то жаре в квартирах, что стоит эти дни, когда мгновенно и быстро гниет — лицо пухнет и портится. Надо постоянно формалином заливать нос и рот. Запахи. Вредно здоровым организмам — он (покойный) это бы не приветствовал наверное, да ему и лучше от этого не стало бы, если кому-то плохо. Пришли то они из старины — но тогда наверное в них был какой-то смысл, а теперь…

Выпили не чокаясь. Молча, в тишине, закусили.

— Как все произошло? — глухо спросил Сергей, не поднимая глаз от тарелки.

— Сначала близость с Мишель, — заговорила Алла. — Первая в его жизни женщина. Принял ее близко к сердцу. А тут — увидел ваш подарок — первый удар. Напился. Потом — сцена с вами — второй удар. По всей видимости это его и доконало. Где-то бродил. Потом пришел к себе. Лежал на диване, смотрел в потолок не мигая. Потом закурил — впервые, налил рюмку коньяка. Написал записку — Жизнь дерьмо и смысла в ней нет. Отбросил недокуренную сигарету, выпил рюмку и застрелился. Вот, примерно, так все и произошло, — тихо закончила Алла.

— Пока сам еще ребенок, — сказал Густав, — от страха смерти прикрываешься за взрослых, за родителей — они де спасут, они де найдут выход. А потом вырастаешь, сам становишься взрослым, и понимаешь — ничего они не могут, сами медленно движутся к кладбищу, к своему концу. И ты за ними. Зачем же они дали тебе жизнь? Господи.

— И ведь это все, — поддержала Ники, осторожно промокая уголки глаз. — Никогда уже в мире, в галактике, во вселенной, не появится такой человечек с такими вот желаниями, мыслями, мечтами, характером, интересами, капризами, добротой…

— Когда умирает молодой мужчина, — вставил Закир, — это совсем не то же самое, что смерть пожилой женщины. Мужчина — он воин. Его обязанность — прожить свою жизнь достойно и умереть с честью, защищая свою родину и свою семью. Женщине здесь остается самое трудное и самое страшное — умереть от старости.

— А как тогда погибшие на войне?

— Ребенок, который погиб у тебя на глазах и ты видел его умоляющие глаза, надеющиеся на тебя, взрослого, — совсем другое, чем строчка в газете — там то и там то погибло 10000 человек.

Закир налил полный стакан, выпил, тут же снова потянулся.

— Не части, — заметил Густав. — Всем плохо.

— Я тогда сказал ему про напрасность жизни. Помнишь же ведь.

— Брось, — успокаивал его Сергей. — Если бы он в своей записке отметил это, тогда конечно — груз на всю жизнь. А так — не зачем придумывать себе. Что случилось — то и случилось.

— Коурис прав в своей записке, — говорил Закир, пытаясь вилкой зацепить закуску. — Наша жизнь действительно дерьмо и смысла в ней нет никакого. И я боюсь что этого он нахватался от меня.

— Хватит себя казнить. — сказал Сергей. — Только он знает истинную правду. — А про себя подумал: если увижу еще раз — обязательно спрошу про это.

— Что тут непонятного. — говорил Закир. — Юношеский романтизм разбился о суровую действительность. И я усиленно способствовал этому. С тупостью и упорством питекантропа ломал и ломал его душу, не замечая ничего вокруг и считая это какой-то забавной игрой, развлечением (сноба, идиота), — и он налил очередной стакан водки. И Сергею тоже.