Журнал «Если» - «Если», 2009 № 07

Лаша смотрела испуганно и виновато.

— Здравствуйте, — сказала очень тихо, и если бы не акустика высоких сводов, ее бы не услышали. — Мы только попробовать…

Витьку заклинило, и его друзей тоже.

Лаша не поняла их молчания и расстроилась. Но за испугом — Муртазин все же изучил ее, наивную, за два с лишним года — Витька разглядел вызов.

Лаша заговорила, и с каждым ее словом истончался страх и укреплялся вызов.

— Мы хотели попробовать, — сказала девушка, глядя исподлобья. — Сами. Великий раджа нам позволил. Мы взяли кое-что из ваших материалов… двигатель, блок управления. Книги. Неужели нам нельзя?!

— Да мы только… — растерялся Данька и умолк, потому что бледный лицом Саид основательно придавил ему ногу.

Лаша смотрела в глаза, а Витька молчал. Не мог слова выдавить, в груди застряла не то стенокардия, не то…

«Старый ты дурак, Муртазин!» — Витька сглотнул. — «И правда думал, что никому, что склеп…»

— Можно! — пришла на помощь Женька, милая, умная, все понимающая Женька. — Конечно, можно! Это будет ваша Ракета, девочка.

Губы Лаши дрогнули, расслабились парни за ее плечами.

В красном углу, на троне, спал и ласково улыбался в бороду раджа, мудрый и великий как свет далеких звезд.

Когда ударная волна разворотила блиндаж, красноармеец Семен Платонов сидел у входа. Потому и выжил. Выжил, выполз, выплюнул песок и выхаркал красным на дымящуюся почву. Из кучи песка рядом торчали новенькие хромовые сапоги политрука товарища Седых.

— Извини, товарищ Седых, — сказал Платонов, обхватывая первый сапог. — Тебе уже без надобности, а мне еще Дрезденскую галерею брать.

Второй сапог дернулся и ударил его в подбородок. Семен опрокинулся на спину и увидел небо. По ляписной лазури ползли кляксами облачные белила. Где-то в вышине выл заблудившийся истребитель, как испорченный репродуктор.

Куча песка зашевелилась, обнажив почерневшее лицо политрука с безумными глазами.

— Суки! — сказал товарищ Седых, выдавливая себя на свободу. — Опять тяжелым калибром фигачат.

— Что это было, товарищ политрук? — спросил красноармеец Платонов.

— Неконвенционное оружие. Большая Мольберта.

Политрук протянул измазанную кровью руку.

— Пойдем, товарищ! Нам надо найти профессора Швыдке. Он найдет способ, как остановить фашистов.

Профессор Швыдке сидел у перевернутой полевой кухни и набивал перловой кашей пустые гильзы из-под снарядов для салютной пушки.

— Столько мы не употребим, — сказал он. — Но солдатская каша может храниться практически вечно. Мы могли бы оставить капсулу времени для наших потомков, чтобы они отведали нашей пищи и узнали её сладость.

Красноармеец Платонов запустил палец в одну из гильз, облизал его и почмокал.

— Пригорела! — сказал он. — Жаль, что повара уже нельзя расстрелять.

— Не время, товарищ, рассуждать о кулинарии, — сказал политрук. — Нам надо найти и уничтожить Большую Мольберту, пока она не прервала линию нашей жизни. Профессор, как это можно сделать?

Профессор Швыдке уронил почти полную гильзу в озеро каши. Всплеснув руками, он погрозил кулаком в сторону запада.

— Бесполезно! — воскликнул он. — Против нас — французские импрессионисты и немецкие модернисты! Против нас — беспощадный итальянский футуризм и жестокий испанский кубизм! Против нас — вся мощь европейской культуры!

Политрук выдернул именной горн из кобуры.

— Паникёрство! — процедил он, нацеливая оружие на профессора. — Я так и знал.

Красноармеец Платонов прыгнул в сторону и упал, утюжа брюхом глину. Он зажал уши со всей силы, но мелодия боевого горна просочилась сквозь ладони, как сквозь рваную штанину. Семен скрипнул зубами, дернулся несколько раз и вытянулся.

— Вставай, товарищ! — сказал политрук. — Музыкальная минутка окончена.

— Ладно, товарищ Седых, ваша взяла, — вздохнул Семен. — Пойдем, убьем Большую Мольберту.

— Убьем! Убьем!! Убьем!!! — взвизгнул профессор Швыдке. Очки на нем повисли наискось, словно сорванная взрывом фрамуга. Политрук поморщился.

— Давайте без эксцессов, — сказал он. — Оставьте истерику гражданской интеллигенции.

— Есть отставить! — выкрикнул профессор Швыдке и щелкнул каблуками.

Семен уважительно посмотрел на товарища Седых.

— Как только вас самих эта музыка не забирает? — пробормотал он. — Небось, на спецкурсах этому учат.

— Тому есть две причины, — ответил политрук. — И первая состоит в том, что эффект любого воздействия на мозг со временем слабеет. Вспомни, как ты бежал покупать облигации первого займа. И вспомни, как второго. А третьего?