Владимир Савченко - Встречники. Повесть

- Вортем ичясыт евд уртемитьла оп. Яан-чилто тсомидив. (Видимость отличная. По альтиметру две тысячи метров.)

Последнее сообщение бортрадиста - первое для меня. Он летит, набирает высоту, самолет БК-22, исполняющий рейс 312. Многие пассажиры уже отстегнули ремни (а я так и не застегиваюсь при взлете, только при посадке), досасывают взлетные леденцы, начинают знакомиться, общаться… А в правом переднем винте надрезы под тремя лопастями становятся трещинами.

- Ачясыт атосыв… (Высота тысяча…)

- Оньламрон илетелзв… (Взлетели нормально…)

А вот еще и не взлетели: хвостом вперед катит с ревущими моторами самолет по глади взлетной полосы, замедляет ход, останавливается (в динамиках: «Юашерзар телзв…» «Вотог утелзв ок…» - «Ко взлету готов», «Взлет разрешаю»), после паузы рулит хвостом вперед к перрону аэровокзала. Хороша машина, смотрится - даже и хвостом вперед. И неважно, что это не тот БК-22 (достал Артурыч, наверно, видеозапись репортажа об открытии рейса) и не те пассажиры хлынули из откинутой овальной двери на подъехавшую лестницу - быстро-быстро пятятся вниз с чемоданами (я поставил рукоятки на «ускоренно»)… все это было так же. Сейчас многое уже неважно, обратное прокручивание стирает качественные различия с видимого. Пяться, сникай, мир качеств!

Я чувствую себя сейчас пловцом-ныряльщиком в потоке времени, в реке своей памяти. В глубину, в глубину!… И вот уже не на экранах - в уме - обратные ощущения сегодняшнего утра: я бреюсь - и из-под фрез электробритвы появляется рыжеватая щетина на моих щеках; я курю первую сигарету - и она наращивается! Идет в ощущениях обратное движение пищи во мне и многое другое шиворот-навыворот… только все это - то, да не то, обычного смысла не имеет. Я вырвался из мира (мирка) качеств на просторы Единого бытия - и теперь не существо с полусекундным интервалом одновременности, а вся лента моей памяти по самый ее исток. Дни и события на ней только зарубки, метки: одни глубже, другие мельче - вот и вся разница.

Далее было все, о чем предупредил Артур Викторович, и много сильных переживаний сверх того - все, о чем трудно рассказывать словами, потому что оно глубже и проще всех понятий. Я увернулся от Сциллы всепоглощающего экстаза-балдежа глубинных откровений в себе, настырно и грубо вникая в природу его; так сказать, поверил алгеброй гармонию с помощью шуробалагановского вопроса: а кто ты такой?!

И постиг, и холодно улыбнулся: радость и горе, все беды и удачи человеческие были простенькими дифференциалами несложных уравнений. Что мне было в них!… Так меня понесло, чтобы ударить о Харибду отрешенности и отрицания всего. Но я вовремя вспомнил о цели, о гневе, о противоборствующих вселенских процессах выразительности и смешения, в которых ты ничто без гнева и воли к борьбе, без стремления поставить на своем - щепка в бурлящих водоворотах. И, поняв, приобщился к мировому процессу роста выразительности.

Хорошо приобщился: понял громадность диапазона выразительности во Вселенной - пустота и огненные точки звезд, почувствовал громадность клокочущего напора времени, несущего миры со скоростью света… и даже, что созидательные усилия людей - одно со всем этим; малое действие, но той же природы.

И то порождение ума и труда людей, ради которого я пру, бреду, лечу обратно, от следствий к причинам, - тоже принадлежит к звездной выразительности мира. Мне нужно отнять его у процесса смешения.

И была ясная тьма, тишина, полет звезды. А потом адские звуки: топот, гик, ржанье… И опять ясная тишина ночи.

Звезды над головой. Темная стена леса позади. Я сижу на наклонном берегу, на чем-то белом; пластиковая простынка - постелил на траву от росы. Внизу гладкая, но подвижная полоса, размыто отражающая звезды, - вода. Река. Изредка слышны всплески рыб - негромкие, подчеркивающие тишину.

Светящиеся стрелки часов показывают начало двенадцатого. Да, но какой день? Были две похожие ночевки подряд: на Басе, потом на Проне. (А имеет ли значение, какой день? И все дни? И вся эта смешная, мелкая конкретность?… Это отзвуки только что пережитого сверхзаброса; мне еще долго возвращаться «в человеки», в свой полусекундный белковый комочек.)

Ни огонька до горизонта. Там, внизу, должны быть кусты и пойменный луг. А звезд-то наверху, звезд - сколько хочешь! (Пустота и огненные комья звезды - картина выразительного разделения материи, которая всегда у нас перед глазами… Не надо об этом.)