Журнал «Если»: «Если», 1993 № 08

Хэнк принял бутылку и поднес ко рту. Запрокинул голову, и бутылка забулькала. Если у него еще и оставались сомнения насчет того, куда он попал, спиртное их растворило окончательно. Потому что вкус этой бурды был незабываем. Впрочем, запомнить вкус немыслимо — но попробуешь сызнова и не спутаешь ни с чем. Оторвавшись от бутылки, он вернул ее тому, у кого взял, и похвалил:

— Хорошее пойло…

— Не то чтобы хорошее, — отозвался парнишка, — но лучшее из того, что удалось достать. Этим чертовым бутлегерам все равно, какой дрянью торговать. Прежде чем покупать, надо чтобы они сами пробовали эту отраву. Да еще и подождать минутку-другую, что с ними станет. Если не свалятся замертво и не ослепнут, тогда, значит, пить можно…

Другой парнишка перегнулся с заднего сиденья и вручил ему саксофон.

— Ты, папаша, смахиваешь на человека, умеющего обращаться с этой штуковиной, — заявила одна из девчонок, — так давай, угости нас музыкой.

— Где вы его взяли? — удивился Хэнк.

— Стащили в оркестре, — ответили сзади. — Тот мужик, что играл на нем, если разобраться, не имел на то никакого права. Мучал инструмент, и все.

Хэнк поднес саксофон к губам, пробежал пальцами по клапанам, и сразу зазвучала музыка. «Смешно, — подумал он, — я же до сих пор даже дудки в руках не держал…» У него не было музыкального слуха. Однажды он попробовал играть на губной гармонике, думал, она поможет ему коротать время, но звуки, какие она издавала, заставили старого Баунса завыть. Так что пришлось засунуть гармонику на полку, и он не вспоминал о ней до этой самой минуты.

Модель «Т» легко скользила по дороге, и вскоре павильон остался далеко позади. Хэнк выводил рулады на саксофоне, сам поражаясь тому, как лихо у него получалось, а остальные пели и передавали бутылку по кругу. Других машин не было, и немного погодя модель «Т» вскарабкалась на холмы и побежала вдоль гребня, а внизу, как серебряный сон, возник сельский пейзаж, залитый лунным светом.

Позже Хэнк спрашивал себя, как долго это продолжалось, как долго машина бежала по гребню в лунном свете, а он играл на саксе, прерывая музыку и откладывая инструмент лишь затем, чтоб сделать еще глоток. Казалось, так было всегда и так будет всегда: машина плывет в вечность под луной, а следом стелются стоны и жалобы саксофона…

Когда он очнулся, вокруг опять была ночь. Сияла такая же полная луна, только модель «Т» съехала с дороги и встала под деревом, чтобы лунный свет не падал ему прямо в лицо. Он забеспокоился (впрочем, довольно вяло), продолжается ли та же самая ночь, или уже началась другая. Ответа он не знал, но не замедлил сказать себе, что это, в сущности, все равно. Пока сияет луна, пока у него есть модель «Т» и есть дорога, чтоб ложиться под колеса, спрашивать незачем. А уж какая именно это ночь, и вовсе не имеет значения.

Молодежь, составлявшая ему компанию, куда-то запропастилась. Саксофон лежал на полу машины, а когда Хэнк приподнялся и сел, в кармане что-то булькнуло. Он сунул руку и извлек бутылку с самогоном. В ней все еще оставалось больше половины, и вот уж это было удивительно: столько пили и все-таки не выпили.

Он сидел за рулем, вглядываясь в бутылку и прикидывая, не стоит ли приложиться. Решил, что не стоит, засунул бутылку обратно в карман и, потянувшись за саксофоном, бережно положил инструмент на сиденье рядом с собой.

Модель «Т» вернулась к жизни, кашлянула и содрогнулась. Вроде бы неохотно выбралась из-под деревьев и плавно повернула к дороге. Вырулив, тряско покатилась вниз, взбивая колесами облачка пыли, — в лунном свете они повисали в воздухе тонкой серебряной пеленой.

Хэнк гордо восседал за баранкой. И даже чтоб никоим образом не прикоснуться к ней, сложил руки на коленях и откинулся назад. Чувствовал он себя превосходно, лучше, чем когда-либо в жизни. «Ну, может, не совсем так, — поправил он себя, — вспомни молодость, когда ты был лихим парнем, полным надежд. Ведь выпадали, наверное, деньки, когда ты чувствовал себя не хуже…» Разумеется, выпадали: переворошив память, он ясно припомнил вечер, когда выпил в самый раз, чтобы чувствовать себя под хмельком, но не шататься из стороны в сторону. Он стоял в тот вечер на гравийной автостоянке, а бутылка за пазухой приятно холодило тело. Днем была жара, он вымотался на сенокосе, но вечер принес прохладу, снизу из долины поднялся туман, напоенный смутными запахами тучных полей, а в павильоне играла музыка и ждала девчонка, которая, само собой, не сводила глаз с входа в предвкушении, что он вот-вот появится.