Джефф Райман - Детский сад

Ролфа подняла бутылку.

— Бог, — произнесла она, — определенно был самогонщиком!

Она широко, открыто улыбнулась, и Милена-актриса разглядела и жутковатые зубы, и перхоть, и наконец в достаточной мере расслабилась, поняв, что странноватое это создание относится к ней вполне дружелюбно.

— Ты здесь что, живешь? — спросила Милена-актриса, делая шажок вперед. Ее вдруг щекотнула смешливость, и какая-то детская зачарованность происходящим, и еще что-то сладкое и нежное где-то внутри, что она прятала и оберегала.

«А может, и нет; может, я бы и не стала ничего менять, — подумала Милена Вспоминающая. Сердце заныло от любви к ним обеим. — Может, лучше всего, чтобы именно так оно и происходило, вкрадчивой ощупью, как в незримых тенетах. А не так чтоб напролом, искушенно, по-деловому».

На лице у Ролфы появилось выражение, так хорошо теперь знакомое Милене Вспоминающей: выражение необыкновенно трепетной нежности, бесхитростной доброты; наивного желания того, чтобы мир для них был устроен лучше. В глаза Ролфе лезли ворсинки, и она моргнула.

— Да уж лучше б так, — сказала она с грустноватой улыбкой, видимо позабавленная вопросом. — Нет, на самом деле я здесь прячусь. Ну, коли уж ты совсем ничем не травишься, то, может, тебя хотя бы это заинтересует. На-ка вот, взгляни.

И она протянула партитуры.

«А я и забыла, — подумала Милена Вспоминающая. — Уже тогда между нами искрой сверкнула музыка. Музыка, которая соединит, и разлучит, и удержит нас вместе на всю жизнь».

Бумага была гладкая как кожа и еще теплая от прикосновения Ролфы.

— Я вижу, чтение партитур не составляет для тебя труда, — сказала Ролфа, как бы подразумевая, что все остальное составляет. Теперь было просто и понятно, что Ролфа среди них двоих за старшую, что верховодит именно она.

«Я-то считала, ты у нас просто большой ребенок, — думала Милена Вспоминающая. — Какая в тебе бездна, Ролфа, я тогда и не знала. Ты же гений.

Гениальность просматривается в твоей жестикуляции, в каждом движении руки. Тебе ведомо, кто ты и что ты, и ты знаешь, что «эго» — враг твоей истинной сущности. Поэтому ты защищаешься от него — от гордыни и апломба — и направляешь, управляешь мной нежно-нежно, и так же нежно меня желаешь. Ты знала, кто я, Ролфа; и знала, что способна заставить мое тело, мою душу расцвести. Я по-прежнему хочу тебя, Ролфа. Я хочу чувствовать твою руку на моем теле, на цветке у меня между ног. Желание подобно нарыву, жаждущему лопнуть.

И хитрая, ох и хитрющая же ты была: петь, зная, что только музыкой меня можно завлечь и удержать. Удержать нас обеих. Ты пела, показывая мне то, что тебе уже известно. И музыка, которая в тебе, нашла свою избранницу».

А призрак снова запел, взывая из прошлого:

Обещания вечности с паузами тишины.

ВНЕЗАПНО ЕЙ УЛЫБНУЛОСЬ ЛИЦО Джекоба с усталыми глазами.

— У меня для вас сообщение, Милена.

«Это уж про меня, с вашего соизволения».

«Нет, нет, нет, нет!» — нетерпеливо орал режиссер.

— От мисс Пэтель, — сказал Джекоб.

— Может, рукавички тебе выдать? — спросила Зои вполне дружелюбно в семейной столовой. Она передала Милене заношенные перчатки с отрезанными пальцами. Перчатки доброты.

«Нет, не рукавички. Palcaky».

Милена с Ролфой снова обедали в парке на Набережной. Рука об руку гуляли у буддистского храма и смотрели на акробатов. Вместе под цокот конских копыт тряслись на заду мусоровозки, возвращаясь с ночного рынка.

— А теперь, — сказал Джекоб, — благодаря вам с Ролфой, я во сне еще и слышу музыку.

И они с Миленой опять вышли на вечернюю улицу, с грустными мыслями о Ролфе. Теперь о Ролфе печалилась уже вся река, и небо, и птицы. Джекоб напоследок легонько стиснул Милене руку, передавая ей на этот раз маленькое золотое распятие.

— Ну все, пора бежать за сообщениями, — сказал он и повернулся, а Милена увидела, как в окнах здания пожаром полыхнуло закатное солнце. Джекоб шагнул в огонь, и его поглотило пламя. На мгновение огонь вспыхнул ярче.

— Пожар! — кричала Сцилла. — Горим!

Суматошным звоном зашелся колокол, и Милена опять оказалась снаружи, в холодной темени.

Сцилла открыла коробку, в которой оказалась гладкая как кожа бумага, и передала ей.

— О-ой, Сцилл, — сказала Милена признательно. — Кто же это все сделал?

— Да так, мы, Вампиры, — ответила та. — Вампиры Истории.

В лунном свете, свете прошлого, лицо у нее было ярким и вместе с тем иссиня-бледным.