Андрей Ливадный - Бремя воина

Вблизи Ашанг выглядел еще более отталкивающе, чем издалека. Его дыхательные отверстия больше походили на жабры и судорожно пульсировали, резко и явно обозначая расположенные на "лице" прочерченные наискось прорези. Рот насекомого был похож на короткий, раздвоенный клюв. Ороговевшие жвала беззвучно шевелились. Из-за отсутствия зрачков было непонятно, куда направлен взгляд Ашанга, но Герман не сомневался, что погибающий уставился на него.

Они молчали, хотя Герман не сомневался в том, что разум Ашанга снабжен насильственно загруженным в него знанием универсального галактического языка.

Не отводя взгляда от противника, молодой воин сделал шаг вперед, и вдруг рука форкарсианина метнулась к нему, располосовав воздух острыми, как бритва, хитиновыми гранями растопыренных пальцев.

Он лишь отклонил лицо, которое было уязвимо из-за открытого забрала гермошлема. Бросив подрубленное дерево, Герман одной рукой перехватил запястье Ашанга, а другой, в которой сжимал нож, сделал недвусмысленный жест, предупреждая, - еще движение, и ты будешь мертв.

Ашанг, казалось, окаменел.

Жадное болото уже полностью владело его телом. На поверхности его удерживал человек, сжимавший мертвой хваткой запястье трехпалой руки. Вторая, свободная до этого момента конечность насекомого продолжала тонуть в зыбкой грязи.

Герман резко взмахнул ножом Прошло несколько секунд, и на запястье Ашанга выступила кровь. Она была бледно-розового цвета.

Насекомое по-прежнему не шевелилось.

Молодой воин коснулся указательным пальцем пятнышка розовой крови, затем зубами стянул гермоперчатку и, справедливо опасаясь отпускать конечность врага, прокусил свой собственный палец. Капля алой крови выступила там, где остался вдавленный отпечаток зубов, солоноватый вкус наполнил рот Германа.

- Слушай внимательно... - хрипло сказал он, не узнавая собственного голоса. - Я убью тебя, но не здесь. Вот ключ к твоему кораблю - он резко мазанул прокушенным пальцем по хитиновому лбу Ашанга. - До встречи на орбите... - С этими словами он отпустил конечность форкарсианина и ударом ноги отправил к тонущему Ашангу срубленное дерево.

Тот рефлекторно ухватился за относительно тонкий ствол, но вес насекомого был невелик, а разлапистая крона молодого деревца прочно лежала в сплетении корней.

Выберется.

Герман развернулся и зашагал прочь, в том направлении, где, по словам Омни, находился космический истребитель его предков.

ГЛАВА 3

Герман торопился.

Казалось, что впервые в жизни ему изменило хладнокровие - разум молодого воина будто попал в черный водоворот, затягивающий его все глубже и глубже. Ожидание встречи с техногенным реликтом, пережившим гибель человечества, томило, гнало его по зыбким мшистым топям, заставляя волноваться, будто юношу...

И вот наконец это свершилось.

В первый момент, когда на обширной поляне, образованной случайным выступом скальных пород, он увидел сквозь редеющий подлесок этот контур, его сердце на мгновение замерло, а потом несколько раз бухнуло в груди, гулко и неровно, будто стремясь вырваться наружу из грудной клетки...

Черный силуэт горбоносого космического истребителя не был подделкой это Герман понял сразу, с первого взгляда. Броня реликта даже издали казалась неоднородной: местами она утратила отражающий глянец, на одном из коротких скошенных крыльев виднелась приличная выщербина, несколько ожогов от попаданий лазерных лучей тянулось по бортам Уродливыми потеками расплавленного керамлита, обрамленными фиолетовой радугой цветов побежалости...

Преодолев секундный ступор, Герман заставил сделать себя шаг вперед, навстречу внезапно материализовавшейся мечте...

Человеческая машина отличалась от известных ему аналогов, созданных иными расами, так резко, что от этой зримой разницы озноб продрал по спине. Прошло всего несколько секунд, а он уже не понимал, как мог восхищаться машинами, которые предоставляли в распоряжение людей Омни...

Герман с трепетом подошел к горбоносому чуду, и каждый его шаг укрупнял детали, делал их зримыми, усиливая наваждение до состояния, равного временному помутнению рассудка.

Никогда он не испытывал ничего подобного, разве что обгорелый по краям стереоснимок светловолосого человеческого существа будил в нем что-то похожее: глухое, едва осознанное, жгучее, в сравнении с чем блекли и теряли смысл все остальные стремления и амбиции, надежды и чаяния.