Н Ляшко: Камень у моря

"Ой, да ему ноги оторвало!" - холодел и просыпался Иван.

Сны пугали, но ужас оказался проще и страшнее.

Узнали это в мазанке, когда война, растоптав сотни тысяч солдат, как бы стала на четвереньки и железными рукавицами ударила по синему морю.

На выстрелы к Турции по морю плыли корабли. По ночам из тьмы взлетали длинные ножи света прожекторов, гасили звезды и кромсали горы, волны и берега.

И, казалось, оттуда, из грохота и блеска, прибежал стражник со словами:

- Давайте Анисима в ополченцы!

В мазанке все, кроме Маркушки, заплакали, с плачем повели Анисима в город, узнали, что его еще будут обучать, и, затаив дыхание, вернулись. Тогда в город пошел Маркушка, узнал, когда отцу можно отлучаться из казармы, и повел его в гости к большелобому столяру:

- Хо-ходи к нему, чтоб сскучно не-не было...

В большелобом Анисим не узнал того, кто перебирал на каменной плите камешки; разглядывал его верстак, пил чай, рассказывал, что делается в казарме, и радовался тому, что есть с кем развеять тоску. Тоска у него была мутная. Слова против войны пугали его, но он брал у большелобого листовки, читал их и подсовывал в казарме ополченцам.

Его выучили кое-как маршировать, стрелять и вместе с другими погнали к собору, подвели под присягу, отпустили проститься с родными и велели приходить готовым в дорогу.

"На смерть, значит, - решил он, - или на костыли". , Смерти и костылей он не хотел, строго и озабоченно сказал дома, что его куда-то угонят, и стал собираться.

Бабка и Аграфена надрывались в слезах. В полночь Ивана разбудил скрип двери, и он до забытья слышал долетавший с плиты шопот. А утром ни Анисима, ни шинели, ни сумки в мазанке не оказалось. Бабка и Аграфена испугались. Иван разбудил Маркушку:

- Где отец?

- К-как где? Не-нету разве? Значит, ушел, чтоб не-не растравлять нас. И-идем, мама, в городе найдем его...

Аграфена в слезах шла по дороге, по городу. Во дворе казармы среди стоявших в строю, готовых к отправке ополченцев Анисима не было. Аграфена бегала вдоль ряда и разливалась плачем, пока Маркушка не увел ее.

- Не надо, мама, плакать, не-не надо. Не захотел о-он, видно, воевать. Явится, когда на-надо, не плачь, идем.

Маркушка держал Аграфену за руку и шопотом рассказывал ей, почему многие солдаты не хотят итти на войну и прячутся в горах. С гор на долину сползала туча, чернила сумерки, и бабка с Иваном окрикнули Маркушку и Аграфену из темноты:

- Ну, видали?

- Нету, ой, маменька, ой, куда он девался? Может, искупаться пошел, да утонул...

Маркушка улыбался и заснул под плач и говор близких.

Ночью Иван растолкал его, вывел наружу и шопотом спросил:

- Ну, где он?

- А-а я разве знаю?

- А кто ночью шептался с ним?

- Но-ночью? Я ночью спал, чего мне ссс ним ш-шептаться?

- Маркушка, не плети...

- Да-а не пле-плету я, чего ты...

- Скажи одному мне, чтоб я знал.

- Да-а кабы я знал, а то...

Из-за моря черноту рассек нож света и затерялся в тумане. Вдалеке голодно завыла сирена. Вой ее вытягивался, как бы твердел, и в него, точно в железный барабан, начала колотить рукавицами зверюга:

- Бу-бу-бу-у-у!

XV

Стражник то и дело обыскивал мазанку, сад, погреб, сарай и ворчал:

- Зря вас не угнали в Сибирь. Все по-людски делают, а вы злыдни. Дали б мне волю, я бы вас, шишгаль беззаконную, тряхнул.

Бабка и Аграфена цепенели, а Маркушка насвистывал, старательно работал, среди ночи изредка исчезал и возвращался с низкой рыбы:

- Вот клевало! Уходить не-не хотелось!

Дома радовались его удаче, но в мазанке друг за другом пропали каравай хлеба, опорки, соль, чай, пиджак Анисима. Бабка и Аграфена обыскивали углы, шептались и наконец сказали Ивану:

- Неладно что-то у нас.

Иван поглядел на них, укоризненно покачал головою и обозвал воронами. Они смутились, наморщили лбы и всплеснули руками:

- Ой, а мы-то думали, ворует кто.

- Ну, и думайте, только про себя думайте.

После этого у Аграфены не стало сна, - она глядела по ночам в черноту окон, прислушивалась и ждала. Однажды во дворе раздались шаги. Она приникла к окну и в огнях звезд увидела стражника. "Ой, схватит он Анисима, схватит!" Она до рассвета сидела на постели, ждала в саду криков, а утром то и дело выходила за мазанку и глядела на горы. Иван усмехался и хвалил Маркушку: "Ну, и парень!"

День за днем, ночь за ночью дознавалась Аграфена, приходит ли Анисим к мазанке, и, убедившись, что не приходит, однажды подстерегла идущего в глубину сада Маркушку и взяла его за руку:

- И меня возьми, Маркуша.