Джеймс Баллард - Звёздная улица, вилла номер пять

— О чём ты, Пол? Я — поэт, а не фабрика. И пишу только тогда, когда у меня есть что сказать и как.

— Всё это прекрасно, — возразил я, — но у меня ещё пятьдесят пустых полос и всего несколько дней в запасе. Ты прислал мне материала на десять полос — так продолжай работать. Сколько ты сделал сегодня?

— Работаю над сонетом — по-моему, там есть удачные находки. Кстати, он посвящён Авроре.

— Превосходно, — сказал я. — Обрати внимание на лексические селекторы. И помни золотое правило: идеальное предложение состоит из одного слова. Что ещё у тебя есть?

— Ещё? Больше пока ничего. На отделку сонета уйдёт неделя, а может быть и год.

Я чуть не проглотил телефонную трубку.

— Тристрам, что случилось? Ты не заплатил за электричество? У тебя отключили свет?

Колдуэлл, не ответив, повесил трубку.

— Один сонет в день, — сказал я Тони. — Боже правый, не иначе как он перешёл на режим ручного управления. Полный идиот — в этих устаревших схемах чёрт ногу сломит.

Оставалось только ждать. Следующее утро не принесло новых поступлений, ещё через день — снова ничего. К счастью, Аврору это ничуть не удивило. Напротив, спад продуктивности Тристрама её порадовал.

— Даже одного стихотворения хватит, — сказала она. — Ведь это завершённое, самодостаточное высказывание — ничего не нужно добавлять. Запечатлена ещё одна частица вечности.

Аврора задумчиво разглаживала лепестки гиацинта.

— Быть может, его следует как-то поощрить? — сказала она.

Было ясно, что Аврора хочет встретиться с Тристрамом.

— Почему бы вам не пригласить его к обеду? — предложил я.

Она просияла.

— Так я и сделаю. — Она протянула мне телефонный аппарат.

Набирая номер Колдуэлла, я ощутил прилив зависти и разочарования. Знакомые рисунки на фризе по-прежнему рассказывали легенду о Меландер и Коридоне, но я был слишком занят своими мыслями, чтобы почувствовать приближение трагических событий.

В последующие дни Тристрам и Аврора были неразлучны. По утрам горбун шофёр на огромном «кадиллаке» отвозил их в Лагун-Уэст к заброшенным площадкам для киносъёмок. По вечерам, когда я в одиночестве сидел на своей террасе, глядя на сияющие во тьме огни виллы номер пять, до моего слуха через песчаный пустырь доносились обрывки их беседы и едва различимые хрустальные звуки музыки.

Я бы покривил душой, сказав, что их связь возмутила меня, — оправившись от первого приступа разочарования, я стал ко всему этому совершенно равнодушен. Коварная пляжная усталость одолела меня, я погрузился в предательское оцепенение, надежда и отчаяние в равной степени притупились.

Впрочем, когда через три дня после первой встречи Тристрама и Авроры они предложили нам всем поехать в Лагун-Уэст на охоту за песчаными скатами, я с радостью согласился, желая понаблюдать за этой парой вблизи.

Когда мы отправились в путь, ничто не предвещало дурного. Тристрам и Аврора сели в «кадиллак»; мы с Раймондом Майо ехали следом в «шевроле» Тони Сапфайра. Через голубое стекло заднего окна «кадиллака» было видно, как Тристрам читал Авроре очередной, только что завершённый сонет. Выйдя из машин, мы двинулись к абстрактным кинодекорациям, установленным у лабиринта песчаных наносов. Тристрам и Аврора держались за руки. В белом костюме и белых пляжных туфлях Тристрам выглядел точь-в-точь как щёголь времён Эдуарда VII на лодочной прогулке.

Шофёр нёс корзины с едой, а Раймонд Майо и Тони — гарпунные ружья и сети. За песчаными барьерами мы увидели тысячи замерших в спячке скатов, их змеиные тела лоснились на солнце.

Мы расположились под тентом, и Раймонд с Тристрамом составили план охоты. Затем гуськом, держась на расстоянии друг от друга, мы стали спускаться к лабиринту. Тристрам вёл Аврору под руку.

— Тебе приходилось охотиться на скатов? — спросил он меня, когда мы вошли в одну из нижних галерей.

— Никогда, — сказал я. — Сегодня я наконец увижу, как это делается. Ты, я слышал, в этом деле мастак.

— Что ж, если повезёт, уцелею, — он показал на скатов, прилепившихся к карнизам у нас над головами. При нашем приближении они взмывали в небо с громкими хриплыми криками. В тусклом свете было видно, как высовываются из кожистых складок белые жала. — Если их особенно не тревожить, они обычно держатся на расстоянии, — сказал Тристрам. — Всё искусство и состоит в том, чтобы их не вспугнуть. Выбираешь одного и потихоньку подбираешься к нему, а он сидит себе и таращится, пока не подойдёшь на расстояние выстрела.