Жюль Верн - «Если», 1997 № 11

У меня и раньше были совершенно необъяснимые совпадения. В романе «Монахи под луной», например, написанном более чем за год до путча ГКЧП, я назвал точную дату будущего политического переворота — 19 августа. А в повести «Послание к Коринфянам» описал обстрел российского Белого дома. И тоже почти за год до реальных событий. Нечто подобное было и в ранних произведениях.

Я не знаю, откуда и почему такие совпадения возникают. Лично я не верю ни в какую мистику и ни в какие оккультные знания. Однако просвещенный материализм, близкий мне мировоззренчески, пасует перед фактами такого рода. Я не берусь объяснить это ни логически, ни философски — разве что при определенном, достаточно большом напряжении творческих сил, человеку, сосредоточенному не на себе, а на мире, удается расслышать некое размытое эхо будущего. Повторяю: я не могу этого объяснить, я могу лишь надеяться, что это признак подлинности того, что пишешь.

Почему Вы избегаете называть себя фантастом? Почему не отстаиваете достоинство жанра?

Мы начинали писать в те легендарные времена, когда фантастика была жанром полузапретным, когда принадлежность к ней уже выделяла автора из безликого моря пишущих и когда было ясно, что если уж человек берет перо в руки, то не для того, чтобы заработать денег, а потому что ему есть, что сказать. Непечатаемость большинства фантастов имела и некоторые положительные моменты: российский автор, в отличие от автора западного, не будучи привязан к рынку, поскольку надежды на публикацию книги все равно не было, не испытывал давления коммерческой литературы. Он был человеком свободным — вот в чем парадокс эпохи застоя — и мог работать согласно своим внутренним убеждениям. Тогда автор не зависел ни от читателя, ни от капризов изменчивой моды, он вырабатывал свой собственный художественный кислород, помогавший ему дышать — и ему самому и его немногочисленным литературным коллегам.

Разумеется, и тогда уже существовали свои Бушковы, Павловы, Медведевы и Гуляковские, серая паренхима — древесная масса фантастики. К счастью, большая часть этих фамилий сейчас прочно забыта, но в литературном ядре фантастики «новой волны» наличествовал ясный нравственный императив, то есть тот надличностный идеал, с которым сверяешь свои поступки. Писать явную халтуру было тогда просто стыдно. К тому же, поскольку не печатали никого, каждый пишущий мог считать себя гением. Это было нормально. И у лидирующих фантастов «новой волны» была вполне обоснованная уверенность, что именно им предстоит вывести фантастику на качественно иной уровень, показав искусственность разделения литературы на «низкие» и «высокие» жанры. Это была иллюзия, но из тех иллюзий, которые движут историю. Разумеется, ничего из этой попытки не получилось. С появлением книжного рынка хлынул такой мощный поток англоязычного чтива, дополненный не менее мощным потоком чтива российского, ’что доказывать «литературность» фантастики стало просто бессмысленно. Во всю силу заработал закон, сформулированный, кажется, Ричардом Фрименом: о литературе судят по ее вершинам, а о фантастике — по ее отбросам. Борис Стругацкий как-то обмолвился, что они с Аркадием Натановичем двадцать лет доказывали, что фантастика — это литература, но преуспели, по его словам, очень мало. Я потратил на это около десяти лет и теперь вижу, что потратил эти десять лет совершенно напрасно. Да, обидно, когда хорошие книги отвергаются критикой только потому, что это фантастика; да, обидно, что самый доморощенный «реалист» посматривает на фантастов с явным высокомерием; да, обидно видеть в газетах устоявшееся клише: «детективы, фантастика и прочее низкопробное чтиво»; и все-таки пора перестать доказывать недоказуемое. Пора вообще перестать что-либо доказывать. Доказать ничего нельзя — можно лишь писать книги, которые будут выше любых доказательств.

В ближайших номерах журнала читателей ждет прямой разговор с Киром Булычевым и Гарри Гаррисоном. Ну а мы, чтобы не «терять темп», предлагаем вам обратиться к творчеству Евгения Лукина, который согласился ответить на вопросы читателей «Если». Ждем ваших писем в течение месяца со дня выхода номера.

Сегодня мы завершаем публикацию очерков, посвященных европейской НФ [14] («Если» №№ 7, 8, 10, 1997 г.) . В ближайших номерах «Если» мы познакомим читателей с традициями японской и китайской фантастики.