Да, подумал он, это никак не просчитывается. Что-то большее, гораздо большее происходит в том доме — в том запущенном, загаженном доме с заросшим сорняками задним двориком, с кошачьей коробкой, которая никогда не опорожняется, мусором, который никто не выбрасывает, где прямо по кухонному столу гуляют животные.
Какое бессмысленное, неразумное использование, подумал он, действительно хорошего дома. Там столько всего можно было бы сделать. Там могла бы жить семья — к примеру, женщина с детьми. Именно для этого дом и предназначался — ведь там три спальни. И такое бездарное применение! Просто блядское вредительство! У Арктура следует отобрать дом, подумал он; следует разобраться в ситуации и лишить его права пользования. Наверное, органы так и поступят. Найдут ему лучшее применение — дом просто на это напрашивается. Когда-то давным-давно этот дом видел лучшие времена. Эти времена можно вернуть. Если домом будет владеть другой — кто сможет как полагается его содержать.
В особенности дворик, подумал он, когда такси зарулило на засыпанную газетами подъездную аллею.
Расплатившись с водителем, он достал ключ от двери и вошел в дом.
И немедленно почувствовал на себе глаза — пристальные глаза голосканеров. Как только переступил порог собственного дома. Казалось бы, один — в доме больше никого. Но нет! Вместе с ним здесь сканеры, скрытые, незримые — наблюдают и записывают. Все, что он делает. И все, что говорит.
Как те каракули на стене общественной уборной, подумал он. УЛЫБНИСЬ! ТЕБЯ СКРЫТОЙ КАМЕРОЙ СНИМАЮТ! Ведь так оно и есть, подумал он. Меня действительно снимают — как только я вошел в дом. Тут что-то зловещее. Ему это сильно не понравилось. Чувство смятения и неловкости росло с того первого дня, как они прибыли домой — со «дня Собачьего Дерьма», как он теперь его называл. Он никак не мог удержаться от этих мыслей. С каждым днем ощущение присутствия сканеров только нарастало.
— Ну как, дома никого? — вслух произнес он, как всегда это делал — и тут же понял, что сканеры это ухватили. Следовало, впрочем, постоянно соблюдать осторожность — ему не полагалось знать, что они там есть. Подобно актеру перед кинокамерой, решил он, надо вести себя так, будто никакой камеры нет. Иначе непременно напортачишь. И все будет кончено.
Только вот на этих съемках нет никаких дублей.
Взамен остается лишь стирание. Для меня. Не для людей по ту сторону сканеров, а для меня.
На самом деле, подумал он, мне следовало бы отсюда убраться. Продать дом. Он все равно страшно запущен. Но… я люблю этот дом. Ничего не выйдет!
Это мой дом.
Никто меня отсюда не выселит.
Какие бы причины они для этого ни нашли.
Если «они» вообще существуют.
Возможно, «они» только в моем воображении за мной наблюдают. Просто паранойя. Или, скорее, не «они», а «оно». Лишенное индивидуальности «оно».
Что бы там ни наблюдало, это не человек.
Но каким бы глупым это ни казалось, это пугает. Какая-то «вещь» что-то такое со мной проделывает — здесь, в моем доме. Прямо у меня на глазах.
Я в глазах у этого нечто; в зрении некой вещи. Которая, в отличие от темноглазой малышки Донны, никогда не моргает. Интересно, что видит сканер? — спросил он себя. То есть — на самом деле видит? У себя в голове? Что идет ему в сердце? Каким взором инертный инфракрасный сканер, какой обычно использовали, или голосканер кубического типа, какой используют теперь, последняя новинка, проникает мне — всем нам — внутрь, ясным или смутным? Надеюсь, подумал он, что ясным. Потому что сам я по нынешним временам больше не могу в себя заглянуть. Я вижу один сумрак. Сумрак снаружи — сумрак внутри. Надеюсь, сканеры, ради всеобщего блага, справляются лучше. Ибо, подумал он, если сканер видит так же смутно, как вижу я, тогда мы все прокляты, снова прокляты — как всегда были прокляты. Такими мы тогда и подохнем, почти ничего не зная, да и то, что знаем, тоже получая искаженным.
С книжной полки в гостиной он снял первый попавшийся том. Это оказался «Фотоальбом сексуальной любви». Открыв его на первой попавшейся странице — там изображался мужчина, покусывающий правый сосок девушки; девушка при этом страстно вздыхала, — он, словно зачитывая из книги фразу какого-то древнего двухголового философа, которой там и в помине не было, вслух произнес:
— Любой отдельно взятый человек видит лишь малую толику целокупной истины, и зачастую, практически…
Weh! steck’ ich in dem Kerker noch?
Verfluchtes dumpfles Mauerloch,
Wo selbst das liebe Himmelslicht
Triib durch gemalte Scheiben bricht!
Beschränkt mit diesem Bücherhauf,
Den Würme nagen, Staub bedeckt.
Den bis ans hohe. [5] Увы! Назло своей хандре Еще я в этой конуре, Где доступ сверху загражден Цветною росписью окон! Где запыленные тома Навалены до потолка. Где даже утром полутьма От черной гари ночника… (Гёте, «Фауст», пер. Б. Пастернака)
Читать дальше