ФилипДик Дик: Человек в высоком замке

И тут он вспомнил об Африке, о том, что проделали наци там… Сердце его дернулось, словно захотело оторваться от тела, потом все же успокоилось. Словно передумало. На время. Но эти руины, гигантская пустыня, плоская смерть?!

— Мы должны, — знай себе тараторило радио, — с гордостью осознавать факт повсеместного удовлетворения основных физических потребностей, однако следует принять во внимание и то, что и высшие духовные ожидания населения должны быть…

Фрэнк выключил радио. Отдышался и включил снова.

На крест Христа, еще разик. Африка. Тени живших там племен. Племен, сметенных оттуда ради того, чтобы… Ради чего? Кому это известно? Какая-то куча механизмов пыхтит и что-то там воздвигает. Воздвигает? Скорее перемалывает. Все эти строители родом из палеолита, которым не дает спокойно жить страсть дикарей изготовлять чаши из вражеских черепов. Гопкомпания ублюдков, обожающих закусывать сырыми мозгами. Чужими, вычерпывая ложечкой из вскрытых черепов. Что же, это разумно — не просто сожрать кого-то, кто тебе не по душе, но слопать его тепленьким, так ведь оно и вкуснее. Лучшие инженеры планеты! Доисторическое двуногое в стерильном белом халате экспериментирует в лаборатории Берлинского университета с частями тех людей: с кожей, ушами, жиром. На что бы это могло сгодиться? О, герр Доктор! Как вы додумались до этого блестящего использования сустава большого пальца ноги?! Как чудесно он приспосабливается для механизма зажигалки, какая легкость, какая плавность и какой бесшумный ход! Если только герр Крупп в состоянии начать их массовый выпуск…

Эти мысли привели его в ужас: миром завладел сброд выродков. «Мы потратили миллион лет на то, — подумал Фринк, — чтобы стать иными. И что же! Все возвратилось на круги своя».

И они не просто вернулись. Они вернулись хозяевами.

— Мы можем порицать и считать предосудительным… — произнесло радио голосом маленькой желтокожей красотки из Токио.

«О боже, — вздохнул Фринк, — а мы-то называли их мартышками, этих цивилизованных, разве что слегка кривоногих малышей, которые никогда не строили газовых камер…»

— И мы порицаем столь обычное в прошлом уничтожение в невероятных масштабах человеческих существ, вызванное фанатичным стремлением поставить большую часть общества вне его пределов. — Эти япошки в законах кумекают. — И, выражаясь словами известного западного святого, можно сказать так: что пользы человеку в том, что он весь мир приобретет, если душу свою потеряет?

Радио замолкло. Фринк, повязывая галстук, тоже замер. Кажется, очередная промывка мозгов закончилась.

«Но я должен с ними договориться, — внезапно пришла на ум мысль. — Исключили, уволили меня или нет? Я не могу покинуть страну, находящуюся под контролем Японии, и отправиться на Юг или в Европу. Там всюду Рейх, а значит, и смерть. Я должен договориться со стариком Уиндемом-Матсеном».

Усевшись на кровать и примостив рядом чашку едва теплого чая, Фринк достал Книгу. « Книгу Перемен», «Ицзин». Вытащил из кожаного футлярчика сорок девять черенков тысячелистника и какое-то время колебался, пытаясь собраться с мыслями и точно сформулировать вопрос.

— Как мне следует повести себя с Уиндемом-Матсеном, чтобы с ним помириться? — сообразил он наконец и записал вопрос в блокнот.

И принялся перебирать черенки. Ну что же, вот и первая линия гексаграммы. Отсечена половина из шестидесяти четырех вариантов. Снова манипуляции с черенками, вот и вторая линия. И так, пока не обозначились все шесть. Вот она, гексаграмма, перед ним, и ему совершенно незачем заглядывать в книгу, чтобы определить ее смысл. Гексаграмма пятнадцать. «Цянь». Смирение, свершение. Смиренный возвышается. Ему не нужно было перечитывать комментарии, он их помнил наизусть. Что же, хороший знак. Оракул дал ему неплохой совет.

Но все же… Фринк ощутил разочарование: в гексаграмме присутствовало нечто бессмысленное, какая-то излишняя слащавость. Ну разумеется, ему следует быть смиренным. Что ему еще остается? Власти над стариком У-М у него нет никакой, как он его может заставить изменить решение? Остается примириться, просить, клянчить, надеяться. Небеса когда-нибудь вернут его к прежнему положению, а то, глядишь, и вознесут выше.

Во всей гексаграмме, как она у него получалась, не было ни единой скользящей строки, так что второй — зеркальной — гексаграммы тут не возникало.

Ну хорошо, тогда еще один вопрос: «Увижусь ли я с Джулианой?»