Махкам Махмудов - Я - не я

Махкам Махмудов

Я-НЕ Я

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ

Перевод Исфандияра

Народному художнику Узбекистана

Чингизу Ахмарову посвящается

Кто-то позвонил. Настойчиво, нетерпеливо... Я поспешил открыть.

В двери стоял... мой двойник. Он выглядел старше моих лет, и, тем не -менее, на его усталом лице озаренные каким-то внутренним светом сияли молодые глаза.

- С днем рождения, Бехзад! Я совсем забыл о том, что у тебя сегодня такой день. Хорошо, чужие люди сказали, - мягко упрекнул он меня. - А ведь ты, наверное, уже и гостей пригласил, да не каких-нибудь, а знатных.

- Да что ты! - пытался оправдаться я, -хотя он попал в самую точку. Только вчера узнал, сколько мне лет, да и то спасибо нашему главному художнику... он напомнил...

Я сказал это, конечно, желая подчеркнуть свою близость к главному художнику нашего театра.

- Кажется, я пришел некстати? - пробормотал гость, переминаясь с ноги на ногу и раздумывая, зайти ли ему в холл. Ему, видимо, было небезразлично все, что творилось за порогом этой квартиры, и он бегло осматривал полотна, висевшие в прихожей.

Что ему ответить? Внезапно нахлынули неприятные воспоминания, связанные с моим двойником.

Незадолго до его прихода я принимал в своей вилле на зеленой окраине столицы гостей - людей солидных, с положением. Разговор шел о моих работах.

- А что скрывают недра этих гор? - спросил хорошо известный во многих странах сотрудник влиятельной газеты "Вэг", указывая на одно из полотен.

Гости с нескрываемым удивлением посмотрели на него.

- Кроме бурной реки, я ничего не вижу, - иронически заметил поэт Азамат. Этот плюгавый, но высокомерный человечек сочинял весьма посредственные стихи, зато не признавал великих своих современников, всех до единого называя бездарями. А я его уважал - он хвалил мои картины.

- Вот как! Но ведь здесь изображен лес, в котором, пожалуй, можно заблудиться, - слегка улыбнувшись, вставил сидящий рядом с Азаматом располневший, с рыжеватыми усиками композитор Сайфи.

Еще совсем молодым он писал хорошую музыку на пустенькие стихи бездарных поэтов. Но мы так привыкли к этому, что, поступи он иначе, - мы, пожалуй, его не поняли бы.

- Что вы, что вы! Или я не разбираюсь в искусстве, - вмешался xудощавый черноглазый искусствовед Омар, - или вы нарочно не замечаете газель, жадно пьющую воду из ручья? Посмотрите, как она пуглива - любой шорох, и она готова обратиться в бегство,- Омар прекрасно разбирается в искусстве, но почему-то расхваливает художников, о которых заведомо знает, как они бездарны. Каждый, конечно, понимает, что это нехорошо, но никто не скажет Омару в лицо всего, что о нем думает. Ведь тогда придется выслушивать правду о себе. А у кого из нас нет своей "ахиллесовой пяты"?! Только глупцы не стесняются говорить все, что им вздумается, но кто же пустит такого человека в порядочное общество!

Сегодня все наперебой расхваливали картины, хотя прекрасно знали, что создавал их не я. Вокруг этих картин споры не утихают до сих пор, это настоящее искусство. Странные с современной точки зрения, они полны необъяснимой загадочности и очарования, от них трудно отвести взор. И мои друзья, пожалуй, искренне хвалят их наперебой.

Но подозревают ли они, как я ненавижу эти картины? Ненавижу, хотя они висят в моем доме, хотя многие восхищаются ими.

Теперь я не могу так писать. Да и зачем! Мои друзья рады, что я пишу уже иначе. Они знают, что такие картины не в почете. Славу мне принесут произведения, которые я создаю сейчас.

- В молодости ты был выдающимся художником, - вздохнув, заметил мой друг-журналист. Говорит он об этом всякий раз, когда приходит ко мне. И всякий раз я затрудняюсь понять: восхищается он тем, что было, или сожалеет. А может быть, он иронизирует? Может быть, не верит, что я имею к этим картинам какое-то отношение?

Пусть эти картины писал мой двойник, утверждающий, что это различные воплощения его возлюбленной, прекрасной Дурданы. Но ведь когда-то и я любил Дурдану! Правда, истинным влюбленным был не Я. Ибо...

Я облокотился о спинку дивана, рассеянно слушая разговор. Взор мой бесцельно скользил по пейзажу. Вдруг перед глазами стали всплывать картины детских лет. Только видел я их как-то странно, отчужденно - будто не мое это было детство, а другого человека.

Кто он, мальчуган со светлыми глазами? Он похож на меня. Однако это не я. У него есть сердце. Настоящее сердце. А у меня его нет. Об этом люди не догадываются. А может, и догадываются, но те, у кого, возможно, тоже нет сердца, - молчат. Впрочем, мне не дано судить об этом.