Роберт Мак-Каммон - Жизнь мальчишки (Том 2)

- Не надо! - закричала мама. Из окошка пикапа показалась рука отца и несколько раз взмахнула на прощание.

- Не уезжай, Том!

По всей Хиллтоп-стрит лаяли собаки, проснувшиеся от суматохи и криков на улице. Я знал, куда направлялся отец. И я знал, почему он туда поехал.

Ночью он принял решение и теперь намеревался идти до конца. Мне стало до чертиков страшно за него. Он ехал туда, где мог завоевать мир для себя и своей семьи, не дожидаясь, пока мир и покой установятся сами собой.

Утро стало настоящей пыткой. Мама едва ли сказала два слова. Она бродила по дому в халате, глаза ее были полны смертельного ужаса. Каждые пятнадцать минут она звонила в участок и звала к телефону отца, пока наконец в девять часов он не запретил ей больше подходить к телефону и набирать его номер.

В девять тридцать я поднялся и оделся. Я натянул джинсы и рубашку, а поверх надел еще и свитер, потому что, несмотря на то что в голубом небе солнце ярко сияло, на улице было довольно холодно. После этого я почистил зубы и причесался. Потом стал следить за тем, как стрелка часов подкрадывается к десяти. Все это время я только и думал, что об автобусе "Трэйлвей", о тридцать третьем автобусе, который преспокойно катил себе к нашему городу по извилистой дороге между холмами. Прибудет ли он точно по расписанию, или, может, запоздает на несколько минут, или вдруг появится раньше обычного? Сегодня жизнь и смерть моего отца, шерифа Эмори, Человека-Луны и шефа Марчетте зависела от такой мелочи, как лишняя секунда. Я изо всех сил гнал от себя эти пугающие мысли. Но мысли упорно возвращались, отравленные страхом, словно ядовитый плющ. Я понял, что в десять тридцать, не позже, я должен буду уйти из дома. Мне необходимо было быть там, на месте событий, чтобы видеть отца. Я не мог сидеть дома и ждать, когда по телефону позвонят и скажут, что Донни Блэйлок уехал в автобусе под охраной судебных исполнителей, или что отец лежит на дороге с пулей Блэйлоков в груди. Я должен был быть там. Я надел на руку "таймекс" и приготовился к выходу.

Когда до одиннадцати оставалось всего ничего, мама разнервничалась так, что включила одновременно и радио, и телевизор и принялась готовить три пирога сразу. Матч Алабамы вот-вот должен был начаться. Но мне было на это наплевать.

Я вошел в кухню, где пахло тыквой и ореховым маслом, и сказал:

- Мам, я пойду схожу к Джонни.

- Что? - Моментально обернувшись ко мне, мама уставилась на меня дикими глазами. - Куда ты собрался?

- К Джонни. Мы договорились встретиться, чтобы... - Я бросил взгляд на радио.

Го-о-ол! - завыл стадион.

- Чтобы послушать игру по радио, - объяснил я. Это была святая ложь.

- Нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, со мной!

- Но я обещал Джонни...

- Я сказала тебе... - Лицо мамы исказилось от гнева. Она с маху грохнула тазик, в котором сбивала яйца, о стол. Готовая смесь для тыквенного пирога расплескалась по всему столу, и желтоватые потеки закапали на пол. Ложки и прочие кухонные принадлежности, перепачканные в муке, со звоном попадали на пол. Слезы буквально брызнули из ее глаз, она подняла руку ко рту, чтобы заглушить крик боли и обиды, готовый сорваться с ее губ.

Холод на улице, а в животе такая жара, что чертям лихо придется. Вот что творилось со мной в тот момент.

- Мне нужно идти, - твердо повторил я. Мама больше не могла сдерживать крик.

- Тогда давай, иди! - закричала она, потому что нервы ее больше не выдержали; мука, которую она переживала уже несколько часов, а то и дней, наконец взяла верх.

- Иди куда хочешь, мне все равно!

Я повернулся и стремглав выскочил из кухни, не дожидаясь, когда вид маминых слез ослабит мою решимость и мои ботинки врастут в пол. На улице я вскочил на Ракету, услышав, как за моей спиной что-то с громом полетело на пол. Навалившись на педали, я что есть духу покатил к Риджерон-стрит, чувствуя, как уши немеют от холодного ветра.

В тот день Ракета был особенно быстр, словно предчувствуя близкую трагедию. Вокруг в субботней дреме лежал мой город; холод загнал в дома всех обитателей, за исключением нескольких детишек, да и повод посидеть дома был отличный:

"Медведи" должны были заработать сегодня очередное очко. Я наклонился вперед, чтобы разрезать подбородком ветер. Шины Ракеты стучали по выбоинам мостовой, потом вдруг мои ноги потеряли педали и колеса принялись крутиться сами собой.

Я добрался до заправки ровно в одиннадцать пятнадцать. Заправка была маленькая, всего-то пара колонок да компрессор. В конторе при заправке, примыкавшей к гаражу на две машины, жил престарелый владелец заправки мистер Хайрам Уайт - горбун, который обычно расхаживал между выставленными на продажу гаечными ключами, покрышками и приводными ремнями, словно Квазимодо между колоколами. Хайрам Уайт неподвижно сидел за рабочим столом, подперев ладонью голову и наставив ухо в радиоприемник. На углу дощатой заправки висел желтый жестяной знак с надписью "Автобусные линии "Трэйлвей"", прикрученный к стене ржавыми винтами. Я оставил Ракету на заднем дворе заправки, среди пустых банок из-под масла, потом подошел на угол и уселся прямо на тротуар на солнышке дожидаться полудня.