Александр Байбак: Сафари жертв, жертвы жертв

В общем, жизнь шла своим чередом, заполняя дни изнурительными тренировками, а вечера приятным ничегонеделаньем в обществе друзей и знакомых. И Ольги, само собой. Позавчера, когда она была на дежурстве, я затащил Волчару в "Эполет", где и попытался напоить вдрызг в компании Мишки Иванова и еще пары знакомых офицеров. Игнат по части выпить оказался не дурак, перепил всех и еще добавки попросил. На следующий день мне пришлось долго и упорно бороться с похмельным синдромом, а тренировку, между прочим, никто не отменял. Результаты я показал отменно плохие, более-менее придя в форму лишь после обеда. К вечеру, правда, оклемался, и любимую женщину встретил во всеоружии.

Накануне вечером удалось переговорить с Матвеевым. Он уже фактически восстановился после ранения, но злобные медики, среди которых отличался особой невменяемостью подполковник Гаврилов, и слышать ничего не хотели о посещениях. Пришлось в очередной раз напрягать родное начальство. Борщевский, недовольно на меня покосившись с экрана КПК, все же выслушал соображения из области "надо пообщаться на предмет обмена опытом", и на врачей повлиял. В общем, прорвался.

Матвеев встретил меня приветливо. Он занимал отдельный бокс со всеми удобствами и большой кроватью с разнообразными медицинскими приблудами. Увидев меня, расплылся в улыбке. Ответил на приветствие и сел, осторожно придерживая правую ногу. Хлопнул по одеялу рядом с собой, мол, устраивайся. Я возражать не стал, присел на краешек койки.

Старлей производил достаточно удручающее впечатление. Он и до похода на Ахерон особой статью не блистал, но сейчас совсем высох, щеки ввалились, а глаза лихорадочно блестели.

– Красавец? – хмыкнул он, перехватив мой взгляд.

– Бывает и хуже, – философски буркнул я. – Оклемаешься. Руки-ноги целы, а голова… Что нам голова, это ж кость.

Матвеев жизнерадостно заржал на старую шутку и на мгновение превратился в себя старого, памятного по застолью в "Эполете". Точно выкарабкается, пару недель интенсивной кормежки, потом месяц-другой тренировок, и форма вернется. А пока ему лучше лежать. Я поднялся с кровати и устроился на мягком стуле, приставленном к столику, заваленному разнообразными больничными радостями – консервированными фруктами, соками в картонках и тому подобными мелочами.

– Сам-то как? – поинтересовался лейтенант, откидываясь на подушку. – Я тут как в вакууме, ничего не говорят. Самый главный садюга, который Гаврилов, заладил – стресс, стресс, не нервируйте его. Покой, коллега, и только покой! – прогнусавил он, явно передразнивая военврача.

– Сейчас расскажу, – заверил я собеседника, извлекая из кармана заветную фляжку. – Я вообще через Борщевского к тебе пробился, не хотели пускать, изверги.

Я зашарил взглядом по столу, силясь отыскать подходящую тару под коньяк. Матвеев, заметив мои потуги, дотянулся до прикроватной тумбочки и извлек на свет божий пару мерных пластмассовых стаканчиков.

– Славик принес, санитар, – пояснил он. – Единственный нормальный мужик в этом вертепе. Пару раз с ним даже дернули по соточке. Ему ночью на дежурстве скучно бывает.

Я уже привычно разлил живительную влагу и вскрыл жестянку с консервированным ананасом, наугад вытянутую из горки провизии на столе.

– Помянем Андрея, – глухо проговорил Матвеев, принимая стопочку.

Я непонимающе уставился на него, потом до меня дошло. Блин, а я ведь по именам и не знаю никого, только Алексеева.

– Ты был хороший мужик, капитан, – провозгласил лейтенант, и мы опрокинули рюмки в глотки.

Странно, но прекрасный коньяк пятилетней выдержки обжег слизистую не хуже неразведенного медицинского спирта. Или не в коньяке дело? Я сжевал дольку ананаса, с трудом протолкнув ее в горло, и посмотрел на Матвеева:

– Тебя как хоть звать-то, напарник?

– Виктор, – недоуменно уставился он на меня. Потом просветлел лицом, протянул ладонь. – А тебя?

– Александр, – пожал я бледную, но вполне себе крепкую руку. – Смешно, правда? Пили вместе, на задание уходили вместе, а имен узнать не удосужились. Я не сразу сообразил, что ты про Гречко говорил.

– Бывает, – отмахнулся лейтенант. – Я вообще с трудом собственное имя вспоминаю, обычно или по званию, или по фамилии. А чаще всего по кличке.

– Дай угадаю – Кот?

– Угу! – ухмыльнулся собеседник. – Как догадался?

– Вспомнил тебя на брифинге. Первое впечатление именно такое было.

– Сначала звали Дикий Кот, – закатил глаза Матвеев. – Сократили до Дикого, потом и вовсе до Кота. Диком было прозвали, но я пару морд расквасил, и отцепились шутники. А у тебя какой позывной?