Кристофер Макнамара - Горец (2)

(Не "вода жизни" это была, а чистая ключевая вода. Но ведали о том лишь ближайшие родичи тана. Потому что уже четыре с лишним дюжины зим видел тан, и хотя мог он еще рубиться наравне с молодыми воинами - но пить наравне с ними было ему не по силам.)

Зажав пальцем отверстие в узком конце рога, осушил его Эйн Гусс. Потом отнял он палец - и остаток виски (во всяком случае так думали остальные воины), пролился на клановую юбку - килт.

И берет с орлиным пером он тоже смочил, пролив прозрачное на серебристо-зеленую клетку.

Омочив же - вновь покрыл им свои уже редеющие волосы, рыжие с сединой.

Молчали воины. Лишь слышно было, как поет вдалеке ветер, задевая гребни холмов.

А потом каждый из клана Лаудов извлек свой нож, что торчал с внешней стороны ноги.

Не было на рукояти этих ножей драгоценного камня: это - привилегия тана-предводителя. Лишь цветок чертополоха был выгравирован на ней символ стойкости.

Стойкость же - не привилегия, а долг. Долг каждого...

И вновь воткнул каждый Мак-Лауд нож за правый чулок, но уже с внутренней стороны.

Что означало войну.

И снова неумеренно пили, хвастались, обещая заткнуть всех врагов за отворот чулка, подобно боевому ножу.

И лился, сопровождая хайлендские песни, заунывный плач волынок.

Но медные рога молчали - им дозволено трубить только в час сражения...

А утром был бой. И запели рога, украшенные кольцами чеканки.

И топот несущейся конницы... Пар от дыхания...

Скрежет клеймор, посвист стрел, треск Запретных жезлов...

Нет, это из другой битвы... Не было под Глен-Финен такого оружия лишь десяток-другой мушкетов, привезенных с юга, из ненавистной Британии... Это оружие тоже считалось почти запретным - на мушкетеров косились, презрительно зовя их "сассэнах", то есть "англичане". Вот почему они, один раз разрядив свои громобои, взялись за мечи и луки.

Автоматы - из другой битвы... Впрочем, все битвы одинаковые...

- Убей его, убей! - ревела пустошь Глен-Финен.

- Убей его, убей! - ревел зал во время поединка Гориллы с Красавчиком.

(Снова другая битва... Другая - та же самая...)

И убивали.

И возник перед ним Черный Воин - в наборной броне, в шлеме с опущенным на лицо клыкастым забралом.

Направляемый нечеловеческим умением, блеснул под утренним солнцем эспадон, легко отбивая меч в человеческой руке...

И с той же легкостью - одним тычком - пробил он кожаный колет, рубаху и живое мясо, на восемь дюймов войдя в живот под ребрами.

А потом была боль. Медленное, жестокое умирание. Он лежал на смертном ложе, и кто-то не то плакал над ним, не то молился, не то читал заклинания...

Заботливые женские руки прикладывали к его горящему лбу пропитанные уксусом тряпочки, чтобы унять жар. И те же руки колдовали над его пронзенным телом - едко пахнущая мазь из целебных трав слоями ложилась на рану.

Но - только прикусил губу тан Эйн Гусс, обходивший в тот вечер все дома, в которые пришло горе. Прикусил и тут же вышел за порог.

Ведомы ему были раны, от которых выздоравливают, и раны, от которых умирают. Эта была - не из числа первых...

Он тогда все-таки выжил. Как, почему - суждено ему было узнать много позже.

И это было начало его долгого, очень долгого пути...

Значит, не весь путь это был - а лишь его малый отрезок. Теперь он пройден, этот отрезок. И начат другой.

Сколько их еще впереди, таких отрезков, положен ли им предел?

А если нет - значит, и для тех сил, с которыми он борется, тоже предел не обозначен? И каждая победа - лишь временная?

Но каждая победа над силами Зла уменьшает общую власть Зла во Вселенной...

Вот такие мысли навеяло исчезновение старого шрама на животе.

Следа от первой раны...

29

Элен Мак-Лауд сидела у смертного ложа. Впрочем, что скажет фамилия: ведь в Глен-Финен сроду не жил никто, кроме Мак-Лаудов...

У смертного ложа сидела прекрасная Элен. Элен Лебединая Шея - так звали ее в деревушке.

Любимая, не успевшая стать возлюбленной... Остальные женщины уже забылись коротким тяжелым сном. Их можно понять: они обхаживали множество пострадавших. И завтра им снова предстоит мыть, стирать, менять повязки на ранах...

Да ведь и детей, кроме них, не накормит никто. И скот на пастбище никто не выгонит! А здесь... Жаль парнишку. Очень жаль. Но они и днем уже сделали все, что нужно - и их ночное бдение ничего к этому не прибавит.

Сперва Элен плакала. Потом молилась. А потом поняла, что молитвой Конана не вернуть.

(Что-то странное, зловещее было в обстоятельствах его ранения. Настолько странное, что она лишь несколько намеков смогла уловить, вскользь оброненных в разговоре...