Борис Пармузин - Искатель. 1981. Выпуск №5

От станции прошла грузовая машина. В кузове два человека. А рядом с водителем — женщина.

«Наверное, с поезда», — подумал Васильев.

Странно, но, кажется, на него, на раннего путника, не обратили внимания.

Потом с той же стороны показалась арба. Лошадь лениво покачивала головой. Возница, видимо, дремал. Старый человек в огромной черной папахе, надвинутой на самые брови. Завитки шерсти закрывали глаза. То ли спит человек, то ли задумчиво рассматривает дорогу и редкого путника.

— Здравствуй, — по-русски сказал туркмен.

— Здравствуйте, отец, — вежливо ответил Васильев. Больше они не знали, о чем говорить.

— К поезду? — спросил туркмен.

— На станцию, — осторожно ответил Васильев.

— Работаешь там? Хорошо, — просто так сказал туркмен.

Лошадь, воспользовавшись короткой остановкой, задремала.

Васильев взглянул на лошадь, на промыленные высокие колеса. Надо было что-нибудь сказать. Не спросить, а сказать. Но старик опередил его.

— Старая, — кивнул он на лошадь. — И я старый. Но не сидится. Вот так на дороге отдохнем. Потом дальше поедем.

— Вы хорошо говорите по-русски, — похвалил Васильев.

— Немного говорю, — сказал старик.

Он поправил папаху, причмокнул языком. Но на этот сигнал лошадь не обратила внимания. Пришлось ее не очень сильно, жалеючи, полоснуть камчой.

— Не туда я еду, — он показал плеткой в сторону станции. — Вместе бы доехали. Так скучно одному идти. Устанешь,

— Ничего, — бодро ответил Васильев. — Утро хорошее.

— Хорошее. Иди медленно. Сейчас на станцию вернется машина из аула. Довезет. Курбан — шофер. Попроси.

— Спасибо, отец. — Это внимание арбакеша немного насторожило Васильева.

Старик уже без жалости огрел как следует свою лошаденку, и арба заскрипела, тронулась с места. Все остальное произошло в считанные минуты.

Машина действительно вскоре вернулась. Но рядом с водителем сидел пограничник, в кузове еще двое.

— Здравствуй, товарищ, — поприветствовал шофер. — На станцию? Полезай. Я Курбан.

Васильев ответил на приветствие и, не отдавая себе отчета, машинально перемахнул в кузов.

— Устраивайтесь, — один из пограничников отодвинулся на ящик, уступая место.

— Ничего. Постою.

Машине двинулась в сторону станции, и Васильев почувствовал зарождающуюся какую-то отчаянную наглость. Такая наглость появлялась иногда в разговорах с английским консулом. Но в те минуты Васильев хамил, хотя и в меру. Поручика выводили из себя безукоризненное спокойствие Тиррела, его точность, показная корректность.

— Ребята, — тоном старшего спросил Васильев у пограничников, — закурить не найдется?

— Махорочка! — объявил один из них.

— С удовольствием.

Пограничник вытащил кисет и сложенный газетный лист.

— Угощайтесь, — по-деревенски предложил боец.

В своей армейской жизни Васильев научился сворачивать и козью ножку; искусно, быстро справлялся с самокруткой.

И когда он поднес к губам уже готовую самокрутку (в тряской машине ни крошки не уронил), собирался послюнявить бумагу, как…

Все произошло в один миг. Машина затормозила, его взяли за руки, и гут же в машину забрался еще один пограничник. Откуда он только взялся на пустынной проселочной дороге?!

— В чем дело? — спокойно спросил Васильев.

Он еще не верил в полный провал. Пограничники обыскали Васильева, удивленно переглянулись.

— Оружие?

— Есть перочинный нож, — по-прежнему спокойно ответил Васильев. — Вы за кого-то меня принимаете?

И тот пограничник, который только что забрался в кузов машины, передохнув, сказал:

— Принимаем.

— Дайте хотя докурить, — улыбнулся Васильев.

Это спокойствие, улыбка подействовали даже на Ткаченко.

«Черт его знает… — невольно подумал он. — Неужели не тот?»

Ткаченко пошел по степи за нарушителем. Потом продвинулся вперед по дороге до развилки. Попросил шофера

Курбана сообщить на заставу, а старого арбакеша Мирали-ага проследить за незнакомцем. «Он! Он и никто другой! Держится хорошо Но почему без оружия?»

— Курите. Спички у вас есть?

— Нет, братцы, — простодушно ответил Васильев.

Машина с трудом развернулась на узкой проселочной дороге.

— Куда вы меня везете? — спросил Васильев.

— На заставу.

— Что ж… — пожал плечами Васильев.

Курил он жадно, до последней затяжки, умело удерживая окурок в твердых пальцах.

«А курит вот так он редко, — подумал Ткаченко. — Кончики пальцев были бы коричневые. У него руки ничего, светлые. Хотя рабочие, знакомые с металлом».