Эдгар Берроуз - Люди с Луны

Это было как бы откровение с небес для меня. Я улыбнулся и в этот момент произошло чудо. Из моего разума вдруг испарился страх перед людьми и перед этими чудовищами. Я, который был рожден в мире страха, подозрительности, недоверия, я Юлиан Девятый на двадцатом году жизни потерял свой страх. Я познал свое могущество. А может взгляд этих двух нежных, полных ужаса и мольбы глаз пробудил во мне отвагу.

Собаки уже сомкнули круг возле меня, когда пес, которого я держал в вытянутой руке, обмяк и беспомощно повис. Мой нож нашел путь к сердцу противника. И тут на меня бросились остальные собаки. Девушка уже стояла рядом, держа палку и готовясь вступить в бой.

— Быстро на крышу! — крикнул я ей, но она не послушалась. Она размахнулась и сильно ударила вожака, который оказался ближе всех.

Раскрутив мертвого пса над головой, я швырнул его в собак. Те разбежались, а я не тратя времени на разговоры, быстро схватил девушку и посадил ее на крышу овчарни. Я мог бы и сам забраться туда и избежать опасности, но мной владело радостное возбуждение. Я хотел закончить дело на глазах у незнакомой девушки, чьи глаза вселяли в меня мужество. И я повернулся к четырем собакам, которые уже готовились к новому нападению. Но я не стал ждать их. Я напал сам.

Они не побежали, а остались на месте, свирепо рыча и скаля зубы. Шерсть вздыбилась у них на холках. Но это не устрашило меня. Первая собака прыгнула на меня, но я не успел перехватить ей горло и зажав туловище между колен повернул голову так, что у нее хрустнули шейные позвонки.

Другие три собаки бросились на меня, но я не чувствовал страха. Одну за другой я хватал их могучими руками и сильно размахнувшись швырял подальше. Вскоре их осталось только две, но и с ними я быстро расправился голыми руками, не желая пачкать в их крови свой нож.

После этого я увидел, как со стороны реки бежит ко мне человек, а со стороны домов, другой. Первым был Джим, который услышал крик девушки и рев собак, другим был мой отец. Они оба видели только последнюю фазу боя, но не могли поверить, что я, Юлиан, смог сделать такое. Отец был очень горд мною, и Джим тоже. У него не было сына, поэтому он считал меня своим сыном.

Затем я повернулся к девушке, которая уже спрыгнула с крыши и подходила к нам. Она двигалась с такой же грацией, как у моей матери. В ней не было ни капли той неуклюжести, что отличала Калькаров. Она подошла ко мне и положила руку мне на плечо.

— Спасибо, — сказала она. — И Бог благословит тебя. Только сильный и отважный мужчина мог сделать то, что сделал ты.

И вдруг все мужество оставило меня. Я вдруг стал глупым и слабым.

Единственное, на что хватило меня, это гладить пальцами лезвие ножа и тупо смотреть в землю. Но заговорил мой отец, и это позволило мне кое-как побороть смущение.

— Кто ты? — спросил он. — Откуда ты пришла? Странно видеть девушку, которая бродит по ночам, но еще страннее то, что она упоминает запрещенного бога.

Сначала до меня не дошло, что она упоминала бога, но теперь, когда я осознал это, я с беспокойством посмотрел по сторонам: не слышит ли кто-нибудь нас.

Отец и Джим были не в счет. Ведь наши семьи были связаны тесной дружбой и еженедельно мы совершали тайные религиозные обряды. С того самого дня, как все служители церкви были зверски убиты, нам под страхом смерти было запрещено упоминать имя Бога, или же справлять церковные обряды.

Какой-то идиот в Вашингтоне вероятно накурился наркотиков и стал еще более звероподобным, чем сделала его природа. И он в своем угаре заявил, что служители церкви стараются подменить собой государство, что в своих церквях и соборах они призывают людей к восстанию. Правда в последнем была доля истины. И оставалось только жалеть, что церкви не дали возможность выполнить то, что она задумала.

Мы отвели девушку в дом и когда мать увидела, как она молода, как прекрасна, она обняла ее. Девушка тут же прижалась к ее груди и заплакала. Она долго не могла придти в себя. Я мог наконец рассмотреть ее. Я вообще мало видел девушек, но эта, так таинственно появившаяся здесь, была воистину прекрасна.

Ей было лет девятнадцать. Она была хрупкого телосложения, но в ней не было ни слабости ни изнеженности. Огромные жизненные силы проявлялись в каждом ее движении, жесте, выражении лица, звуках голоса. Она была еще молода, но в ней чувствовался большой интеллект. Хотя длительное воздействие солнечных лучей сделало кожу темной, она осталась чистой, почти прозрачной.