Герман Максимов - Последний порог

- Я создал тебя!

- Меня?

- Да. Тебя и весь Дом смерти.

Молчание длилось целую вечность. Машина обдумывала услышанное.

- Ты говоришь правду?

- На исповеди не лгут.

- Лгут, - сказала машина убежденно.

- Но я говорю правду. Я, механик Велт из рода Гуллит, построил этот Дом.

- Хорошо, - примирительно сказала машина, - если это так, ты должен знать, что тебя ждет.

- Знаю.

- Расскажи.

Велт вяло усмехнулся: "Проверяет. Как учитель завравшегося школьника".

- Когда кончится исповедь, ты откроешь дверь на Лестницу. Сорок две ступени. Одна из них - не знаю, какую ты выберешь на этот раз, - несет заряд энергии. Внезапный шок, и уже не живого, но еще и не мертвого ты сбросишь меня в бассейн с раствором куатра. Через семь секунд от почетного линга ничего не останется.

- Останутся пуговицы из пластика, - огорченно, как показалось Велту, сказала машина, - они не растворяются. Из-за этого я уже трижды чистила отводные трубы.

Велту вдруг стало весело. Ему стало так весело, как никогда в жизни. Его просто распирало от веселья. Он чувствовал, как из груди к горлу, из горла к губам катится щекочущий клубок смеха. У нее, оказывается, есть заботы! Пуговицы из пластика. Она чистит трубы и при этом, наверное, ворчит, как старуха, латающая старое эти внука. Ей плевать на судьбы тех, кто ежедневно стучится в двери дома, ей нет до них никакого дела... Если только пуговицы у них не из пластика.

- Ты смеешься, - сказала машина, - это бывает со многими. Я понимаю нервы.

В динамике снова что-то всхлипнуло. Там, внутри, шла какая-то непонятная борьба. Неясные звуки - бормотание, присвистывание, сипение рвались наружу. Следующий вопрос машина почти выкрикнула, стараясь пересилить шум.

- А теперь скажи, что сделал ты в жизни плохого?

Шум нарастал. Звуки накатывались волнами и, наконец, выплеснулись в комнату. Они заполнили ее до отказа, они кричали о чем-то своем и бились о зеркальный лед стен.

И вдруг наступила тишина. Звуки умерли мгновенно. Только одинокий гонг отсчитывал медные удары.

- Они всегда так, - сказала машина, - им не лежится в Хранилище.

- Кому? - недоуменно спросил Велт.

- Схемам, которые я снимаю с каждого после исповеди. Их накопилось слишком много, и они всегда стараются проскочить в речевой контур. Иногда я даже не могу с ними справиться, и они кричат через динамик. Но ты не ответил на вопрос.

- Да, - сказал Велт, - плохое я тоже сделал.

- Что?

- Создал тебя.

- Не понимаю, - сказала машина, - ты противоречишь себе. Только что ты назвал это дело хорошим.

- Хорошее может быть плохим, а плохое - хорошим.

- Это противно логике.

- Но это так.

- Я не могу понять, - сказала машина. - Я устала. Каждый линг - это задача, а у меня отказали два блока в решающем устройстве.

- Ты не поймешь, если даже у тебя будет тысяча исправных блоков вместо шести.

- Но я хочу понять.

Велт нащупал в кармане последнее зернышко кана. Глупая машина. Что она, собственно, хочет понять? Жизнь?

Но жизнь выше логики. Любовь и ненависть, радость и горе, счастье и разочарование - разве можно решить эти уравнения без ошибки? Кто определит, где кончается одно и начинается другое? В дебрях чувств и мыслей так же легко заблудиться, как в лесах Катоны. И блуждать всю жизнь. Как он, Велт. И выйти, наконец, на дорогу и понять, что она ведет к Дому смерти. Глупая машина.

- Я хочу понять, - повторила машина.

- Что? - спросил Велт.

Он нагнулся над столом и нажал кнопку, торчащую сбоку желтым бугорком. В центре стола откинулась круглая крышка, и но трубе-ножке автомат подал кверху высокую узкую чашу, до краев наполненную соком винных плодов и дерева тук.

- Почему ты сказал, что, создав меня, ты поступил хорошо?

Велт сделал первый глоток и прислушался к себе, ожидая того момента, когда приятное тепло опьянения начнет разливаться по телу.

- Я был убежден, что делаю нужное и хорошее. Я считал, что дом поможет лингам.., - Умирать?

- ...жить.

- Не понимаю.

Ну, конечно. Бесполезно объяснять это машине. Разве она поймет, что истинная свобода - это прежде всего свобода распоряжаться своей жизнью? Почему линг должен жить, если он этого уже не хочет? Разве нельзя последовать примеру святого Чимпо, который, окончив свои дела и видя, что его жизнь больше никому не нужна, взошел на костер? Так считал он, лучший механик Планеты, когда вынашивал проект, так он считал и некоторое время после того, как Дом был построен. И его постоянно поддерживали и укрепляли в этой мысли. Сам Верховный Держатель много раз беседовал с Велтом на эту тему. Он говорил о кризисе, вот уже шестой период подтачивающем экономику Планеты. Он говорил о миллионах безработных, которые хотели бы покончить самоубийством, но не решаются на это, опасаясь, что похороны будут стоить слишком дорого. Для таких Дом смерти - благодеяние.