Джеймс Блэйлок - Бумажный грааль

Он поднялся по винтовой лестнице, миновал площадку второго этажа, взобрался на третий, где в темноту выходило витражное окно. На витраже была изображена сложенная из лососей стена или, может быть, ложе пересохшей реки, полное дохлой рыбы. Под стеной лежал разбитый Шалтай-Болтай, а с лесистых холмов за ней неслись наперегонки два странных очертаний автомобиля, сконструированных из тоненьких ленточек медной фольги и украшенных кусочками граненого стекла.

«Так вот откуда взялся у меня во сне Шалтай-Болтай», – с некоторым облегчением подумал Говард. Ну, конечно! Много лет назад он видел витраж и с тех пор носил с собой Шалтай-Болтая, спрятавшегося в подсознании. Говард напомнил себе, что даже самым фантастическим аспектам снов всегда найдется здравое, повседневное объяснение. Такой логичный подход утешал его секунд, наверное, пятнадцать, а потом ему пришло в голову, что витраж, возможно, никакое не объяснение, а, напротив, еще одна загадка.

Впрочем, у него не было времени в этом разбираться, потому что мистер Джиммерс открыл дверь на чердак и протянул в темноту руку, чтобы зажечь свет. Он отступил на шаг, давая Говарду пройти в просторную комнату с открытыми стропилами, над которыми были видны обшивка крыши и изнанка кровельной дранки. В крыше были прорезаны два больших освинцованных окна, в стене было еще два – эти выходили на океан. В углу стоял семидюймовый телескоп на колесах, а по стенам вокруг были развешаны карты звездного неба. В середине комнаты помещались дубовый письменный стол и два удобных с виду, массивных старинных кресла с низенькими скамеечками для ног. Вдоль стен тянулись открытые стеллажи, на которых книги лежали вдоль и поперек, грозя в любую минут свалиться с полок. В комнате висел запах трубочного табака.

– Оставьте бутылку себе, – сказал мистер Джиммерс.

– Прошу прощения? – переспросил, поворачиваясь, Говард.

Мистер Джиммерс все еще стоял в коридоре. Бутылку и стакан он поставил на пол сразу за порогом комнаты, потом помахал, покрутив пальцами у уха, и захлопнул дверь. Не успел Говард сделать и шага, как в замке щелкнул ключ. В двери открылось крохотное оконце, и внутрь заглянул мистер Джиммерс. Говарду видны были только глаза и нос.

– Сандвич с ветчиной вас устроит? – осведомился он. Говард никак не отреагировал. Просто стоял взбешенный и озадаченный.

– Считайте это задержанием для проверки документов, – продолжал мистер Джиммерс. – Вообразите, что только-только пересекли границу в Восточную Европу, и власти вас задержали, чтобы изучить ваши бумаги. У него все в порядке, спрашивают себя они, или надо побить его резиновыми дубинками?

Мистер Джиммерс со смехом закрыл оконце, послышался звук спускающихся по лестнице шагов. Потом наступила тишина. Говард подождал, думая, что дверь вот-вот откроется. Ну, конечно, это еще одна шутка. Такое, как у мистера Джиммерса, чувство юмора отточить можно только среди сумасшедших.

Однако, когда десять минут спустя оконце открылось снова, мистер Джиммерс явно не намеревался выпускать Говарда. Он протолкнул в отверстие бутерброд с ветчиной, потом пакет чипсов и перезрелый банан. За ними последовал уголок лоскутного одеяла, и Говард не без благодарности втянул его в комнату, точно фокусник, вытаскивающий огромный платок из горлышка крохотного пузырька.

– Поосторожнее с обогревателем, – предупредил мистер Джиммерс. – Иначе пробки выбьет.

На том оконце закрылось, и он ушел.

Судя по всему, его, Говарда похищают. Нет, уже похитили. Но ему-то что теперь делать? Угрожать? Вопить? Бить в дверь жестяной кружкой? Но у него нет жестяной кружки. И вообще все происходящее – сплошь чудовищное безумие, и он почти уверился, что не видит картины в целом. Мистер Джиммерс замыслил какой-то хитрый трюк. Еще несколько минут и…

Он ждал, но мистер Джиммерс не возвращался. Ушел совсем. Говарда и правда похитили, заперли на чердаке старого каменного дома над богом забытым обрывом. На него вдруг напал страх. Накатил, точно океанская волна. И подойдя к двери, он принялся барабанить в нее кулаком.

– Эй! – закричал он. – Какого черта!

Собственный голос показался ему громким и каким-то чужим, и он тут же замолчал – шум ему не понравился. Он прислушался, но не разобрал ничего, кроме биения волн о рифы. Злясь на Джиммерса, он заметался по комнате, сжимая и разжимая кулаки от совершеннейшей иррациональной беспомощности и всем сердцем желая снова очутиться дома, сидеть у себя в гостиной, слушать проигрыватель. И с какой стати он сюда приехал? Что на него нашло?