Алексей Гребенников - Третий экипаж (сборник)

«А монголы – млекопитающие?» – «Откуда такие недостойные сомнения?» – «А я только что из Монголии». – «Граница же закрыта». – «Да ну». – «Что да ну?»

«Да я вчера только из Монголии. Возил рис по договору. Когда уезжал, мне сказали, что граница закрыта и очередь будто бы стоит от самого Кош-Агача. А мне что? Прокачусь. Рис в сухом воздухе не портится. А в степи пусто. Везде пусто. И на пропускном пункте никаких очередей. Разогнали, думаю, всех по домам, надо и мне возвращаться. А погранец в зеленой форме кричит: «Проезжай!» Я газ выжал, но стою, сцепление не отпускаю. Мы ученые, знаем, когда дергаться. А погранец кричит: «Проезжай!» Вот задачка: не двинусь с места, накажет, а двинусь, накажет вдвойне. Что-то, думаю, не то. Погранец разоряется: «Проезжай!» – и монголы с той стороны машут, рису хотят. Ноги у них короткие, кривые, уверенные. Ну, я довез рис до склада, разгрузился. Эх, Монголия… Кругом камни да песок… Правда, табун лошадей видел… В сторону России движется…»

Мы с Алексом вышли на балкон.

Веяло чудесной прохладой, чистотой, уверенностью прозрачного воздуха.

Сосны и лиственницы взбегали по склонам, волшебно отсвечивала река – черной гладью и серебром. Бормотала про луну, которую никто уже несколько месяцев не видел. Только в таком месте и можно найти сбежавший вещдок или подброшенного ребенка. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Бывшие жены Анара негромко перекликались в комнатах первого этажа, – птичий базар. А на западной террасе вели жаркий спор выпестыши Венька, Якунька, Кланька и Чан.

«Подохнет ведь», – жалела Кланька кукушку.

«Да почему подохнет?» – не верил Якунька.

«Кукует, а жрать надо», – сурово сказал Чан.

«Ну, покукует себе и снова полетит червяков искать». – «Нет, теперь не полетит. Теперь никуда больше не полетит». – «Да почему это так?» – «Она чокнулась».

Дети перешли на китайский.

А внизу, невидимые, разогнав гастарбайтеров, Аня и Анар – уже вдвоем – обсуждали то, что случилось в мире за ночь.

Закрыли границы ЮАР, Бельгия, Япония…

Вокруг России границы вообще везде замкнулись. Шофер, возивший рис в Монголию, или пьян был, или не разбирался в границах…

Не летали самолеты…

У таможенных пунктов скопились тысячи машин…

В мировых столицах кипели демонстрации, пока, к счастью, без насилия…

«А в буфете, – добавил к сказанному Анар, – микроволновка заговорила…»

«Ты чё? – испугалась Аня. – Человеческим голосом?»

«А других у микроволновок быть не может. Их же делают люди».

«Ага», – согласилась Аня. Чувствовалось, что она немного испугана. Зато я успокоился. Раз уж в буфете микроволновка заговорила, значит, и мой мини-бар мог излучать новости.

«Теперь вести можно слушать, не включая телевизора», – сказал внизу Анар.

«Вот здорово. Ты теперь сэкономишь на электроэнергии!» – обрадовалась Аня.

«Но ты особенного значения этому не придавай, – предупредил Анар. – Тут у нас всегда так. Алтай – место чудес. Я так скажу, это для тебя место, Аня. Я как увидел тебя в окне, так всё понял. В пазырыкское время тут тоже всякое бывало. Видела на портрете принцессы Укока тату – волшебных олешков? Они красивые… Как на твоем плече… Мне шаман говорил…»

«Ой, что шаман говорил?» – «Да ничего такого…» – «Нет, ты скажи!» – «Да что его слушать?» – «Нет, Анар, ты скажи, скажи!» – «Ну, нес всякое… Говорил, что я однажды принцессу Укока встречу…»

«Ты что, Анар! – испугалась Аня. – Она же селькупка?»

«Ты только алтайцам такого не скажи».

«Ой, – испугалась Аня. И, снимая испуг, забормотала в сторону далекой, уже давно охрипшей кукушки: – Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, а с Якова на всякого…»

Я с наслаждением потянулся.

В небе плыли нежные облака, медленные долгие караваны.

«Мне в детстве хотелось прыгать по таким облакам», – донесся снизу голос Анара.

«А я всегда люблю смотреть на облака с самолета, – тут же отозвалась Аня. Она всё-всё понимала, и голос у нее был медовый. – Они как снежные».

«А помнишь сахарную вату?»

«Нет, Анар, облака не сахарные».

«Ну, ладно, пусть снежные. – К моему изумлению, Анар не проявлял свойственную ему твердость. – Ты, Аня, – оказывается, они уже перешли на ты, – могла всё это видеть в пазырыкское время…»

Я обалдел. Неужели Аня и это понимает?

«Мне почему-то кажется, что никто теперь уже никогда не умрет, Анар, – произнесла она счастливым голосом. – Вот Буковский говорит, что все умрут, что долго ни один долгожитель не протянет, только мучиться будут. Он всех реднеками называет, красношеими. По-английски это что-то вроде крестьян. Буковский говорит, что все вообще умрут, он всем напишет веселые некрологи, даже твоим бывшим женам, – зачем-то вставила Аня, видимо, чтобы Анар не забывался. – А ты как считаешь?»