Лоис Буджолд - Мирные действия

Она сглотнула. Наверное, это было бы непристойно . Безусловно, эти реликвии были для него жизнью и смертью. Что овладело им, заставляя верить, что это всего лишь детские игрушки? Она не знала, как заставить его отказаться от столь пугающего намерения – и не создать при этом впечатления, что она пренебрежительно относится к его предложению. Когда тишина грозила невыносимо затянуться, она неожиданно выпалила: – Вы бы хотели вернуться? Если бы могли?

Его пристальный взгляд обратился куда-то вдаль: – Ну, вот… вот какая странная штука. Я бы себя чувствовал змеёй, пытающейся заползти в свою сброшенную кожу. Я скучаю ежеминутно, но у меня нет никакого желания вернуться. – Он внимательно посмотрел на неё, сверкнув глазами: – Иглограната – поучительный опыт, как выяснилось.

Это, очевидно, его собственная шутка. Она не могла понять, чего ей сейчас больше хочется: по-настоящему его поцеловать или убежать с криком. Она заставила себя слабо улыбнуться.

Он накинул на плечи свой однотонный штатский китель, и зловещая наплечная кобура снова исчезла из вида. Плотно закрыв дверь, он повёл её по остальной части третьего этажа; он показал, где находились комнаты его отсутствующих родителей, но, к тайному облегчению Катерины, не предложил ей пройти туда. Она чувствовала бы себя ужасно странно, блуждая по личным апартаментам прославленных графа и графини Форкосиган, словно подглядывая за ними.

Они наконец вернулись на «его» этаж, в ярко освещённую комнату в конце главного крыла: он назвал её Жёлтой Гостиной и, очевидно, использовал как столовую. На маленьком столе был накрыт изысканный завтрак на двоих. Хорошо, а то она боялась, что ленч будет накрыт внизу, в той искусно отделанной панелями пещере со столом, за которым могло бы усесться сорок восемь человек – и даже вдвое больше, если выдвинуть рядом второй стол, хитро спрятанный за деревянной панелью. Как по какому-то невидимому сигналу, появилась матушка Кости с завтраком на сервировочной тележке: суп, чай, изящный салат из искусственно разводимых креветок, фруктов и орехов. Обслужив лорда и его гостью, она деликатно оставила их одних. Однако большой серебряный поднос с куполообразной крышкой, оставленный ею на тележке возле локтя лорда Форкосигана, обещал в дальнейшем массу восторгов.

– Это великий дом, – рассказывал лорд Форкосиган Катерине за едой, – но по ночам тут так тихо. Одиноко. Он не должен пустовать. Он должен снова наполниться жизнью, как когда-то в дни расцвета моего отца, – его тон был почти печален.

– Вице-король с супругой вернутся к императорской свадьбе, ведь так? Он будет полон народу к празднику Середины Лета, – подсказала она.

– О, да, они и вся их свита. Все здесь соберутся к бракосочетанию. – Он заколебался. – И в том числе мой брат Марк, стоит это учесть. Полагаю, я должен предупредить Вас относительно Марка.

– Дядя говорил, что у Вас есть клон. Это он… гм… оно?

– Оно – это бетанское обращение к гермафродиту. В этом же случае определённо следует говорить «он». Да.

– Дядя Фортиц не говорил, почему Вы – или Ваши родители? – решили завести клона; только – что были какие-то сложности и мне следует самой спросить у Вас. – Наиболее правдоподобным объяснением, так и просящимся на язык, было бы то, что граф Форкосиган хотел получить неповреждённую замену для своего искалеченного солтоксином наследника – но это, очевидно, совсем не тот случай.

– Это запутанная история. Мы и не собирались. Некие комаррцы, сбежавшие на Землю, создали его как часть излишне причудливого заговора против моего отца. Я полагаю, когда они не смогли произвести революцию военными методами, они решили попробовать что-то вроде дешевенькой биологической войны. Они заставили своего агента украсть образец моей ткани – это было не так уж трудно; я, когда был ребенком, прошёл через сотни вариантов лечения, тестов и биопсий – и отдали его одному из наименее щепетильных клонобаронов на Архипелаге Джексона.

– О боже. Но дядя Фортиц сказал, что Ваш клон не похож на Вас – потому что у него не было Вашей, гм, травмы до рождения? – Она коротко кивнула ему, но из вежливости не отвела глаз от его лица. Она уже столкнулась с его несколько ошибочной чувствительностью относительно его врождённых дефектов. Это тератогенное, а не генетическое повреждение , и он удостоверился, что она это понимает.

– Если бы это было так просто… Он начал расти, как ему было положено, и им пришлось его подгонять под мой рост. И фигуру. Это просто ужасно. Они намеревались добиться, чтобы он был неотличим от меня при осмотре, поэтому когда мне, например, заменили сломанные кости ног на синтетику, ему сделали такую же хирургическую операцию. Я точно знаю, как это болезненно. Они заставили его научиться выдавать себя за меня. За все эти годы, пока я рос единственным ребёнком в семье, у него развился самый ужасный комплекс соревнования с родным братом, какой Вы только можете представить. Нет, Вы подумайте: ему никогда не было позволено быть собой, он жил, постоянно – на самом деле, даже под угрозой пыток, – сравниваемый со своим старшим братом… Когда заговор провалился, он был на верном пути к тому, чтобы сойти с ума.