Джон Браннер: «Если», 1995 № 03

Третье обстоятельство. Ни Китай, ни Польша, ни Америка (эти модели экономического развития интересовали наших специалистов) не имели в своей экономике столь огромного сектора, оказавшегося ненужным. В России же примерно 75 процентов производственных мощностей работало, не имея никакого выхода на конкретного потребителя. По принципу дьявольского перпетуум-мобиле. Избавляться от этих промышленных монстров (включая оборонный сектор) — проблема тяжелейшая. Тем более, что за всем этим стоят живые люди, конкретные судьбы. Нельзя рубить топором по собственным ногам. Тем более — головам. Та же наука — в основном в оборонке. Незаменимые головы. Что делать им? Уезжать в Америку? Торговать в ларьках? Похоже, что команда профессоров, пришедших к власти, более жестока к своим же собратьям — ученым, чем самый твердолобый секретарь горкома.

Безусловно, значительная часть существующей экономики должна быть закрыта. Страна сжигает топлива в три раза больше любой другой. Столько не надо. Всякая власть — коммунистов, либералов, любых других прогрессистов — столкнется с решением проблем Воркуты, Тульского или Уральского угольных бассейнов. Экономически необходимо закрыть половину Кузбасса. Теоретически это возможно за неделю, а в жизни нужны десятилетия. В подобных отраслях, которые назовем нежизнеспособными, производство будет падать еще очень долго. Но что делать? Это — шахтеры. Их боятся во всем мире. Шахтеров побаивалась даже «железная леди» Маргарет Тэтчер.

Дна кризиса мы пока не достигли, но можно надеяться, что это произойдет в ближайшие год — два (если не случится еще что-то вроде Чечни), и тогда начнется движение вверх. Несмотря на удушающую атмосферу, быстро развиваются те секторы экономики, на которые раньше не обращали внимания, которые не признавались вообще. Речь идет о банковском деле, кредите, страховании, торговле, пенсионных фондах. К сожалению, предприниматели вынуждены «прятаться»—95 процентов налога с получаемой прибыли (таких отчислений нет ни в одной стране мира) заставляют идти на разные ухищрения. В свою очередь, официальная статистика не показывает некоторой части экономики вообще.

В числе первоочередных задач следует назвать такие, как создание более или менее сбалансированного бюджета, сокращение инфляции до уровня 10–15 процентов в год, возвращение капиталов, «убежавших» из страны на Запад. Возвращение не с помощью ФСК или других подобных служб. Имеется в виду обеспечение гарантий прибыльного вложения этих средств в России. А то приходится ждать кредита в 12 миллиардов долларов от Международного валютного фонда, когда активы наших соотечественников в зарубежных банках оцениваются более чем в 100 миллиардов долларов. Наша экономика должна открываться все больше и больше для торговли с другими странами, притока иностранного капитала. Здесь важно найти «золотую середину» между политикой протекционизма и созданием режима теплицы для отечественного предпринимательства. Как известно, то и другое таит опасность. Да, отечественного производителя защищать надо, но до определенных пределов: ведь наша продукция должна стать конкурентоспособной. А пока простой «жигуленок» мы делаем дороже современной западной модели. Нельзя, чтобы продолжалась старая болезнь социализма — чудовищный монополизм, когда гниющие монстры парализуют всякую живую, творческую деятельность.

Единственная страна, которая пыталась миф превращать в реальность, это Россия. Пожалуй, весь XX век мы занимаемся социальным мифотворчеством. Нереальное было всегда ближе реального для русского человека (недаром православие нацеливает, в отличие от некоторых других конфессий, на вечную жизнь, которая будет «потом»), и эта вот надземность сознания характерна и для нашей политической культуры.

Большевики хотели построить за несколько пятилеток индустриальную цивилизацию. Теперь решено за считанные годы создать рыночную экономику. Но для этого требуется переход, если хотите, в некий другой духовный пласт, даже перестройка души. Россия рухнула быстро в 1917 году вовсе не из-за умелости большевиков. Дело не в «технологии». Тогда рухнул мир имущих. Борясь с советской властью, никто не выдвигал ценностей западных, присущих европейской цивилизации, вроде права собственности. Боролись за «великую Россию», монархию или учредительное собрание. Значимость этих понятий была глубинно понятна небольшой части населения, для большинства они оставались пустым звуком. С приходом к власти либералов или либерал-социалистов в феврале 17-го начался распад всего сущего. Русская действительность была «завязана» на самодержавную, авторитарную вертикаль. Рухнула вертикаль — погибла Россия.