Ричард Матесон - «Если», 1995 № 06

— Вам здесь нравится? — поинтересовалась Рита, поправляя на голове широкополую соломенную шляпу. Патрикия растянула в улыбке сухие губы и покачала головой, не подтверждая и не отрицая.

— Это мой мир, и вместе с тем чужой. Я бы, наверное, вернулась, появись такая возможность.

— А она может появиться?

Глядя в ясное небо, Патрикия кивнула.

— Может. Хотя… едва ли. Когда-то на Гее открылись еще одни Врата, и с благословения императрицы я искала их несколько лет. Но они, как болотный призрак, то исчезают, то появляются где-нибудь, то снова пропадают. Их уже девятнадцать лет никто не видал.

— А если б вы их нашли, смогли бы попасть на Землю?

— Нет, — ответила софе. — Они бы меня пропустили в Путь. Впрочем, оттуда можно и на Землю попасть, наверное. Домой.

Она лежала на кушетке в комнате с голыми стенами из белого известняка, и волны, рожденные где-то вдалеке и мерно разбивавшиеся всего в нескольких сотнях локтей внизу — тяжелые удары посейдонова кулака о камни, — в ее грезах оборачивались неторопливым топотом копыт исполинского коня. Стылый лунный свет заливал ближайший угол комнаты. Вдруг Рита заметила черный силуэт. Девочка пошевелилась.

Тень приблизилась. Патрикия.

Веки Риты смежились и снова раздвинулись. Конечно, девочка не боялась софе, но почему она в такой поздний час пришла в ее комнату? Сухая, жилистая кисть Патрикии схватила руку внучки, вложила в ладонь что-то металлически-твердое, гладкое. Незнакомое, но приятное на ощупь.

Рита неразборчиво пробормотала несколько слов.

— Он узнает тебя, признает, — зашептала Патрикия. — Одно прикосновение, и он твой на годы, отныне и до конца. Дитя мое, внемли его посланиям. Он откроет все: и где, и когда. А я уже слишком стара. Найди за меня дорогу домой.

Тень выплыла из комнаты, лунный свет померк. Комната погрузилась во мрак. Рита закрыла глаза, и вскоре наступил рассвет.

В то утро Патрикия начала учить Риту двум языкам, на которых на Гее не говорили: английскому и испанскому.

Софе умерла в окружении троих сыновей, в той самой комнате, где за пять лет до этого ее внучке снился конь. А Рита — теперь уже молодая женщина, перешедшая на третий курс Гипатейона, — терялась, пытаясь разобраться в своих чувствах. Иногда она подолгу разглядывала себя в зеркале: среднего роста, стройная, с мальчишески-грубоватым, хоть и не лишенным привлекательности лицом; каштановые волосы с рыжеватым отливом; лукавые изгибы бровей над зелеными глазами… Отцовские глаза на лице матери. Что в ней от Патрикии? Чем ее наделила софе?

Рита изучала физику и математику. Именно это унаследовала она от софе. Ее таланты.

Миновал год, зазеленели по весне фруктовые сады и виноградники, расцвели оливковые рощи. Отец привел Риту в тайную пещеру в дюжине стадий к северо-западу от Линдоса. На расспросы он не поддавался. К этой поре она стала взрослой, во всяком случае, считала себя взрослой. Она уже познала мужчину и не любила, когда ей приказывают, а тем паче водят по местам, где она не бывала и куда не стремилась, и при этом напускают на себя загадочный вид. Но отец настаивал, а ссориться с ним не хотелось.

Вход в пещеру преграждала узкая и толстая стальная дверь, покрытая древней ржавчиной, но с хорошо смазанными петлями. В вышине маневрировало звено ойкуменских реактивных чайколетов, чей аэродром, видимо, лежал в пустыне Киликии или Иоудайи. В мягкой синеве неба вытягивались пять белых царапин.

С помощью увесистого ключа и девяти поворотов диска комбинационного замка, скрытого в глубине неприметной ниши, отец Риты отпер дверь и пошел вперед сквозь прохладную тьму, мимо бочек с вином и оливковым маслом, мимо сушеных продуктов, герметично упакованных в стальные банки, через вторую дверь в узкий и короткий туннель. Сгустившийся до предела мрак заставил Рамона нажать черную кнопку выключателя.

Они стояли в широком зале с низким сводом, дыша сладковатым запахом сухого камня. В желтом сиянии одинокой электрической лампочки отец проследовал за своей высоченной тенью к прочному деревянному бюро и выдвинул длинный ящик. Меж холодных и твердых стен тяжко прозвучал стон дерева. В ящике лежало несколько изящных футляров, причем один величиной с дорожный сундучок. Рамон вынул его первым, перенес к дочери, опустил у ее ног и щелкнул замком.

Внутри на бархатной подложке, явно предназначенной для вещи раза в три крупнее этой, не превосходившей по величине две соединенные ладони Риты, лежало нечто похожее на рукояти бабушкиного велосипеда, но намного толще. Между ними гнездилось изогнутое седло.