Питер Бигль - «Если», 1996 № 07

— Чего плачешь? — спросил Радим.

Несчастный рыдал.

— А… а они говорят, что я чу… чума-азый!..

Точь-в-точь как вернувшаяся с базара Лава. И ведь наверняка никто его сюда силком не тащил, сам прибежал…

— Да не такой уж ты и чумазый, — заметил Радим. — Так, слегка…

Разумеется, он мог бы сделать малыша нарядным и чистым, но, право, не стоило. Тут же задразнят, пожелают упасть в лужу… Радим потрепал мальчонку по вздыбленным вихрам и двинулся дальше.

Ох, Лава, Лава… Два горба… Вообще-то в некоторых семьях из поколения в поколения передаются по секрету такие вот словечки, подчас не известные даже мастерам. Как правило, особой опасности они в себе не таят, и все же…

А действительно, кто бы кого одолел в поединке — нынешний словесник или человек из прежних времен? Между прочим, такой поединок вполне возможен. Коль скоро слова имеют силу, то вызвать кого-нибудь из прошлого не составит труда. Другое дело, что словесник на это не решится, а у обычного человека просто не хватит воображения. И слава Богу…

А как же у Лавы хватило воображения задать такой вопрос?

Мысль была настолько внезапна, что Радим даже остановился. Постоял, недоуменно сдвинув брови, и вдруг вспомнил, что этак полгода назад, открыв для себя эту проблему, он сам имел неосторожность поделиться своими соображениями с супругой. Зря! Ох, зря… Надо будет пожелать, чтобы она все это и в мыслях не держала. Незачем ей думать о таких вещах.

Радим досадливо тряхнул головой и зашагал дальше.

Рыночная площадь, как всегда, была полна народу.

— Здравствуйте, красавицы, — с несокрушимым простодушием приветствовал Радим торговок.

Те похорошели на глазах, но улыбок на обращенных к нему лицах Радим не увидел.

— Да вот благоверная моя, — тем же простецким тоном продолжал он, — шла на рынок, да не дошла малость…

Он наконец высмотрел Грачиху. Горб у нее был лишь один, да и тот заметно уменьшился. «Плохо дело, — встревоженно подумал Радим. — Всем рынком, видать, жалели…»

Выменяв у хмурого паренька три луковки на пять помидорин, Радим для виду покружил по площади, пытаясь по обыкновению переброситься с каждой торговкой парой веселых словечек, и вскоре обнаружил, что отвечают ему неохотно, а то и вовсе норовят отвернуться. Потом он вдруг споткнулся на ровном месте, чуть не рассыпав заметно позеленевшие помидоры, — кто-то, видать, пробормотал пожелание издали. «Да что же это! — в испуге подумал Радим, хотя и продолжал простодушно улыбаться сельчанам. — Ведь и впрямь со всеми поссорит!»

Как бы случайно оглянулся на Грачиху и замер, уставясь на корзину с червивыми яблоками.

— Эх! — сказал он с восхищением. — Посылала меня благоверная моя за хлебом, но уж больно у тебя, Грачиха, яблоки хороши! Наливные, румяные, ни пятнышка нигде, ни червячка… Меняем, что ли?

Сурово поджав губы, Грачиха глядела в сторону.

— Шел бы ты лучше, словесник, домой, — проговорила она наконец. — Учил бы ты ее и дальше словам своим… Только ты запомни: каким словам научишь — такие она тебе потом и скажет!..

— Каким словам, Грачиха? Ты о чем?

Грачиха спесиво повела носом и не ответила. Радим растерянно оглянулся. Кто смотрел на него осуждающе, а кто и с сочувствием. Он снова повернулся к Грачихе.

— Да молодая она еще! — жалобно вскричал он. — Не сердись ты на нее, Грачиха! Сама, что ли, молодой не была?

Но тут на краю пыльной площади возникла суматоха, торговки шарахнулись со вскриками, очистив свободное пространство, в котором, набычась, стояли друг против друга два человека. Драка. Ну и слава Богу — теперь о них с Лавой до вечера никто не вспомнит.

— А-а… — повеселев, сказала Грачиха. — Опять сошлись задиры наши…

Радим уже проталкивался сквозь толпу к месту драки. Задир было двое: один — совсем еще мальчишка с дальнего конца села, а второй — известный скандалист и драчун по кличке Мосол. Оба стояли друг против друга, меряя противника надменными взглядами. Сломанные корзинки лежали рядом, луковицы и картофелины раскатились по всей площади.

— Чтоб у тебя ноги заплелись… — процедил наконец Мосол.

— …да расплетясь — тебя же и по уху! — звонко подхватил подросток. Тело его взметнулось в воздух, послышался глухой удар, вскрик, и оба противника оказались лежащими в пыли. Потом вскочили, причем Мосол — держась за вспухшее ухо.

Торговки снова взвизгнули. Радим нахмурился. Слишком уж ловко это вышло у мальчишки. «Да расплетясь — тебя же и по уху…» Такие приемы раньше были известны только словесникам.