Анри Бертьен: Проклятие Раффы

* * *

...Рассказчик, облизав пересохшие губы, в очередной раз замолчал. Только отчуждение на этот раз окружало его. Боцман, который раньше побаивался, чтоб механик не свалился вдруг за борт, теперь, отвернувшись от него, с безразличным видом посасывал трубку. 'А может, и лучше оно было бы, кабы кинулся...'- Говорил его взгляд. Женщины со смешанным с недоверием ужасом поглядывали на рассказчика: 'и чего ж тебе, дурню, не хватало?'- Как бы недоумевали они. Пожилая матрона гордо обводила всех взглядом, будто бы торжествуя: 'Вот видите! Что я вам говорила!'... Всем было жутко. Некоторым - страшно. Но от рассказчика по-прежнему никто не отходил видимо, любопытство пересиливало страх и отвращение... - ...Я не смог подойти к ней.- Видимо, уже привыкнув к подобной реакции окружающих, продолжил он.- Не посмел. Она однажды прошла мимо меня по улице, ничего вокруг не видя... И не видя меня... Она стала совершенно безразличной к этой жизни. И - ко всему, что происходит вокруг. Она, казалось, ничего не ела - только с безразличным видом механически жевала что-то иногда, когда кто-то из окружающих заставлял её поесть... Вскоре она умерла. Отчего - не знаю. Врачи сказали, что умерла от истощения. Все говорили, что умерла 'от горя'. Она умирала долго. Взгляд её был ясным, но - отсутствующим. Говорят, что перед смертью лицо её уже не было таким серым - оно с каждым днём становилось всё светлее и светлее... Под конец она вся стала такая светлая, что её побаивались: 'Святая...'- шёпотом говорили бабки и крестились вослед...

* * *

...Я не был на похоронах. Не смог. Я не смел глядеть в глаза людям, которые её знали. Я боялся, что эти глаза меня сожгут, уничтожат, превратят в прах, в пепел... Ночь я провёл на её могиле. К утру уснул. Я видел ужасный сон... Я лежал на земле, а на меня сверху обрушивался тяжкий молот... Он мог раздавить, размозжить меня - но я успевал увернуться всякий раз, когда он вминал землю на локоть там, где только что был я... Несколько раз он меня задел - и я, окровавленный, уже не мог от него увернуться. Тогда мне стало всё равно... Я решил лежать и ждать смерти. Но... Молот вдруг куда-то пропал. А в небе появились осуждающие глаза... Это были её глаза... Но они уже не осуждали меня, нет... Они глядели сквозь меня, как сквозь пустое место... Они приближались, приближались... Медленно... И - прошли сквозь меня, не затронув и не заметив. Это был не пустой взгляд - в нём светился какой-то высший смысл, недоступный моему пониманию... Я в ужасе проснулся. С трудом понял, где я. Потом долго стоял на коленях и молился - за неё. Не знаю, зачем. Не думаю, что я мог что-то этим изменить... Наверное, с этих пор я уже не мог изменить вообще что-либо...- ...Механик снова отвинтил крышку фляги и сделал несколько глотков. От него уже изрядно пахло ромом. Слушатели удручённо молчали. - ...Я не мог обходиться без женщин - я был молод и физически здоров, и долго воздерживаться мне было сложно...- Закручивая флягу, продолжил он.Но о том, чтобы вернуться в наш бывший круг, не могло быть и речи: для меня он попросту не существовал. Я... не мог представить себе, как эти обманутые люди будут всю жизнь сочувствовать мне... Сочувствовать убийце... Я не мог вернуться и в университет - по той же причине... Я пытался найти работу - и находил её. На один день. Потом, пристально глядя на меня и, казалось, понимая что-то, меня увольняли. Я пытался найти женщину - и находил её. На один день. Утром, пристально поглядев на меня, она вдруг просила забыть дорогу в её дом и никогда больше не встречаться с ней на улице... Люди боялись меня... Мне казалось, что на второй день каждый из них просто начинал понимать, что у меня за плечами... Мне казалось, что каждый, едва лишь успев как следует рассмотреть меня, узнавал правду. И мне становилось страшно... Я жил, как загнанный волк. Поселившись на берегу моря, я начинал строить хижину. На другой день налетевший ураган сравнял всё с землёй... Всё, что я делал, всё, чего я мог достичь и что я мог создать - могло существовать только один день. Не больше. Я думал, что люди просто узнавали обо мне от других и старались от меня избавиться - и я задался целью уехать за океан. Я пытался скопить денег - но не мог. Деньги не держались у меня: то их уносили карманники, то - грабители, то я сам пропивал их в портовом кабаке... Наконец мне повезло: на этом корабле заболел механик. Я пришёл проситься - и меня взяли. Так бывало всегда. Я со страхом ждал следующего дня - на следующий день меня должны были выгнать. Так тоже было всегда. Но... утром мы вышли в море.- Парень нагнулся и безучастно поглядел к себе под ноги.- Теперь вы понимаете, почему капитан меня ненавидит...- Наконец вздохнул он.- Он должен был меня выгнать ещё бог весть, когда... И - не имеет такой возможности. Пока мы не достигнем берега. А это будет ох, как нескоро... Он это понимает... И от этого бесится... Чтоооооо!!!!????- Вдруг дико вскричал рассказчик и глаза его зло засверкали: - Монах!...- Парень выдохнул это слово одним махом, будто бы влив в него всю накопившуюся за эти годы ненависть.- Ну, погоди же...- И он, сорвавшись с места, пьяными шагами двинул вдоль борта. Нам показалось, что там действительно мелькнула какая-то тень. Это действительно было похоже на уходящего на бак старика в плаще с капюшоном. Только шёл он как-то странно - неторопливо, не спеша - но, в то же время, перемещаясь слишком быстро... Я бы сказал - непропорционально быстро... Судя по движениям его фигуры, он сделал никак не более десяти совсем небольших шагов, но переместился при этом почти до капитанского мостика - а это почти пятьдесят метров... Парень нёсся за ним, вложив в этот бросок всю силу своего негодования - но никак не мог его догнать. Наконец, добежав до бака и продолжая, видимо, видеть впереди монаха, он ринулся в море... Что-то глухо ударило о борт, прошумело вдоль ватерлинии... ударилось о винт... На секунду натужно взвыли машины... Судно дёрнулось, покачнулось, что-то скрежетнуло в машинном отделении, и всё снова стихло - только шелест воды за кормой да ровный гул машин... - Слава Богу - винт, кажись, выдержал...- Вынув трубку изо рта и тревожно прислуживаясь к шуму машин, произнёс боцман. - Не факт...- Возразил старый матрос.- Надо бы застопориться да оглядеть не оказалось бы трещин...- Боцман согласился: - Утром посмотрим. Чья вахта будет?- Про механика никто ничего не говорил. Удручённые слушатели начали потихоньку расходиться. Вскоре у борта остался только один старик... В плаще... С капюшоном... 'Монах?!!!'- Изумлению моему не было предела. Почему-то мне захотелось убежать. Спрятаться в кубрике. Закрыться. И никого не впускать. Я не успел этого сделать. Меня остановил спокойный голос монаха: - Пожалуй, так будет проще для него... Он оказался слишком слаб для пути, который сам выбрал... А жаль... Они так хорошо смотрелись вдвоём... И мне так хотелось посмотреть на их детей...- Тихо проговорил он.- Что ж - и мне будет урок. Ещё один. Ещё одна ступень понимания...- Вздохнул старик. - Вам хотелось посмотреть на их детей...- Задумчиво глядя на него и понемногу смелея, повторил я.- А не почему бы не завести собственных? - В своё время я это сделал... Вздохнул старик. Да только это не принесло мне счастья... - Почему? - Не знаю... Видимо, я совершил тяжкий грех, убив любовь... - Убив любовь? Что это значит? - Я влюблялся в детстве неоднократно...- Пожевав губами, задумчиво произнёс старец.- И всякий раз неизбежно испытывал разочарования, убедившись в 'приземлённых' чувствах и понятиях 'объекта любви'... И, тем не менее - спустя некоторое время, опять восторженно влюблялся... Казалось, судьба хотела отучить меня восторгаться, отучить влюбляться, отучить любить... Наконец я встретил девушку... которая была чиста, как снег зимой... В своих помыслах, взглядах, принципах... она была чище, выше меня... А я впервые вдруг чётко осознал, что она для меня просто недосягаема... В частности, после того, что ей обо мне наговорили... И тогда я испугался. Я отказался от любви. Я убил её в себе, уничтожил - не дав родиться. Я просто понял, что, дав ей окрепнуть, я навсегда стану её рабом. Я потеряю рассудок. Но - я не смогу сделать эту девушку счастливой - в сравнении с ней, с красотой её души, теперь уже мои взгляды и помыслы казались мне приземлёнными... И я оставил её. Я написал ей письмо признание в любви. В прошедшем времени. Я подарил ей свои лучшие, самые дорогие мне книги о Любви... И я просил её не вспоминать об этом никогда. 'Прости, но... для меня ты слишком неземная...' - эта фраза была ключевой в том письме... Я понимал, что она для меня недосягаема и пытался убить в себе любовь к ней... Иногда мне казалось, что мне это удалось... А порой... Я до сих пор сомневаюсь в этом... - И... чем это кончилось? - А это не кончилось...- Вздохнул старик.- Потом я встретил свою будущую жену. Мне казалось, что я любил её... Я всю жизнь боялся, что она меня бросит. Я уговаривал её рожать детей - втайне надеясь, что дети заставят её оставаться со мной... Глупец... Зачем мне это было надо? Дети выросли и я понял, что я чужой среди них. Чужой в своей семье. Я никому не был там интересен, никому не был нужен. Они презирали меня - не знаю, за что. Забывая о том, что едят мой хлеб... я же не смел и заикнуться об этом... Жена не работала ни одного дня с момента рождения первого ребёнка - но относилась ко мне примерно так же: как к неизбежному злу, сопровождавшему поток поступающих денег. И - в глубине души презирала меня... За что? Я не знаю... Я встречал женщин, которым я нравился - а они нравились мне... и я радовался, когда они находили, наконец, свою вторую половину... Я радовался за них - несмотря на то, что при этом мы с ними всегда расставались... Многих из них я потом забыл - как тех, в ком разочаровывался в юношестве, так и тех, за кого радовался в зрелые годы... Но ту, любовь к которой я сознательно убил - я не могу забыть до сих пор... И - почему-то уверен, что она страдает... Что её душа также не смогла найти покоя в этой жизни... И всё чаще я задумываюсь: как знать может, это презрение ко мне и было платой за то убийство? Убийство любви... Это презрение заставило меня покинуть свой дом, как только выросли дети, как только они почти перестали нуждаться в моих деньгах. Я бросил всё, ибо не мог уже больше этого выносить, и отправился странствовать... В пути я многое познал, многому научился. Я всегда был один. Нельзя сказать, что я был обременён нехваткой средств - моя предшествующая деятельность позволяла мне теперь жить лишь на проценты, набегавшие на моих счетах... Перебираясь на новое место, я мог купить себе жильё и осесть там на время, затем - продать и отправиться дальше... Собственно, так я обычно и делал. Встретив Алёну, я поселил её у себя ибо она напоминала мне ту, единственную... Когда же она нашла свою любовь - я снова, как и прежде, кинулся, как мальчишка, 'помогать' ей, хотя давно уже был отягощён знаниями и убелён сединами... Хотя никто меня об этом и не просил... В результате я, по сути, убил её - живую копию моей юношеской мечты... Которая до сих пор, быть может, живёт где-то, проклиная мою глупость... А я получил очередной урок в этой жизни...- И монах замолчал, медленно перебирая чётки. - Скажите...- Осмелился спросить я,- а почему всё закончилось именно так? Ведь покровительство Раффы... Должно было защищать их от всех внешних воздействий? - А оно и защищало... От всего, что было сильнее их... от всего, чему они не могли противостоять... От случайных ударов судьбы - от Хаоса... - Так в чём же дело? - Если бы он слушал меня чуть более внимательно,- спокойно заметил старик,- то знал бы, что никто, кроме него самого, не может оградить человека от происков Диа... - А... кто такой этот Диа?- Заинтересовался я. - Искуситель.- Немного пожевав губами, ответил старик.- Он может сделать с человеком всё, что угодно; но - лишь играя на его пороках - совращая, искушая... Проделкам Диа подвластны сластолюбцы, чревоугодники, себялюбцы, сребролюбцы... и прочая погрязшая в пороках братия... Человеку, который может быть выше своих слабостей; тому, кто служит любой - лишь бы только чистой да высокой - цели - Диа не может толком навредить. - Почему? - Не имеет возможности. Не умеет. Не вправе.- Ухмыльнулся старик.- Таковы правила игры. Он умеет только искушать. Тех, кто поддаётся на искушения. - Так, значит, цыганка... - Конечно...- Вздохнул монах.- Он просто раздавил этого мальчика... Который, к сожалению, так и не вырос... И, что обидно - так ничего и не понял... Ну, ладно - мне пора...- Вздохнув, засобирался старик.- Мне ещё предстоит осознать... преподанный мне... урок...- И он неторопливо пошёл прочь, снова слишком быстро исчезнув за горизонтом...