– Значит, сцеволин проходил испытания?
– Это уж слишком… кончай поражать проницательностью, Борис. Предприятие ныне у Сапожкова маленькое, незаметное, еще лет пять назад могли ему выделить под опыты и зэков, и постояльцев дурдома, но сегодня - в пору господства чистогана и упадка культуры - приходится привлекать для такого благого дела совершенно посторонних граждан.
– Ну, а этот ваш институт может объяснить, что, по большому счету, творилось с моими мозгами?
– Мало кто знает, какого результата добивалось ведомство Лопатина. А кто знает, молчит или уже пребывает в том месте, откуда слова не долетают. В общих чертах ты, наш проницательный, и сам догадываешься…
– Я, набравшись сцеволина… - Боря осекся.
– Смелее, ты ж бывший пионер. Набравшись сцеволина, ты хомутал доктора, чьи мозги были изрядно ослаблены наркотиками. Ты нездорово подавлял, он нездорово подчинялся. Отчего, не долго думая, прикончил гражданин Лапеко троих… нет, даже четверых. Я готов чистосердечно признаться, что ты, Борис, не такой, как все. Из десятков шизиков и психов, которые прошли строем через одаряющие сцеволином руки доктора, только в тебе он почуял хозяина.
– Во что верится с большим трудом. Вначале этот так называемый слуга проникал с помощью телефона в мою квартиру и выведывал все необходимое для очередного злодейства… Потом собрался выкинуть меня, хозяина липового, из поезда!
– Если лекарь и звонил, то твое невнятное бормотание было лишь затравкой, сигналом к установлению схемы «господин-раб». Не мог он часами вслушиваться в тебя, ему же надо было скоренько к преступлению готовиться. Естественно, он в себе марионетку не признавал, напротив, успешно внушал себе, что просто доит из тебя нужные сведения. Ну, а какому рабу не хочется порой пристукнуть своего хозяина - в минуту ослабления властных функций, когда никто не видит.
– Что, опять вознамерились обвинить меня в многочисленных убийствах? Летит месячный план по раскрываемости, да? - Боря тревожно приподнялся над стулом, срочно опрокидывая рюмку водки в рот.
– Не тянет в тюрягу, Лямин? Ладно, не дрейфь. Как же тебя судить, если ты своими руками-ногами ничего не предпринимал, в сговор с убийцей не входил. Юриспруденция вообще и в частности уголовный кодекс всякие там телепатии и вселения всерьез не принимают. Хотя, может, в этом упущение непростительное.
– Но отловить того, кто испытания на людях проводил, вы же обязаны. Сцеволин, в конце концов, - это оружие массового поражения. Народонаселение у нас умственно и так ослаблено всякой дурью, которая в него вбивалась с малолетства советскими гипнотизерами; в головы словно вставлены затычки, мешающие выделению мыслей. А тут ученики товарища Пантелея учатся без вздохов и кряхтенья овладевать народными массами.
– Совершенно с тобой согласен. Вот именно поэтому тебе и придется навестить Сапожкова. Заявишься от имени доктора, который, дескать, угодил в больницу, но напоследок просветил тебя, где можно разжиться стремным лекарством.
Вот так, за что боролся, на то и напоролся - вернее, попался на иголку, словно коллекционная бабочка. Боря постарался себя затуманить, хватив из милицейской бутылки, но страшное слово «придется» надвигалось неумолимо, как бульдозер.
– Ну нет, начальник. Я вам так просто не дамся. Что это вы собрались из меня какого-то Штирлица делать.
– Борис, ты сам полетел неизведанным маршрутом. Потому мы будем тебе говорить, где бомбить, а где садиться.
Фалалеевский голос угрожающе металлизировался: мол, мы тебе, а ты нам. Не то мы тебя, трам тарарам, об колено пополам…
– Вот именно, - будто прочитал сокровенные мысли белобрысый Илья. - Мы это можем…
На следующий день Борис точно в означенное время - первый раз в жизни не опоздал - вышел из уютного подземелья на станции «Московские ворота» и поднял воротник. Он не знал прикрывающих оперативников в лицо, но верил, что они рядом - ничего другого ему не оставалось. Борис зубрил маршрут целый час и в бумажку теперь почти не заглядывал. От метро налево, через квартал опять налево. В итоге Лямин вступил на территорию, облепленную приземистыми загаженными строениями. Аптечный склад распластался в дальнем ее углу. Вот, похоже, вход в конторку - утоплен в землю на десять ступенек.
Дверь отворилась на стук и, едва впустив Бориса, сразу закрылась, грубо щелкнул массивный замок. Пронеслись вихрем ассоциации с мышеловкой и клеткой. Разведчику тут подумалось, успели ли заметить сопровождающие, куда он вступил. Но уже не выберешься наружу, не помашешь ручкой «а я тута». Дверь затворил и запер квадратный парень в неизбежном спортивном костюме со значком октябренка поверх холма грудной мускулатуры.
Читать дальше