Елизавета Манова - Дорога в Сообитание

- Почему? - спросила и пожалела: глупый вопрос, все ясно и так.

- Они хотели меня убить. - Пожал плечами и сказал удивленно: - За что? Я был еще человеком... совсем ничего о себе не знал. Сэр Родрик не дал им меня убить, а потом помог уйти.

- Ты... ненавидишь людей?

- Нет. Я их не понимаю. Нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь.

Она невесело засмеялась.

- Вот этим ты и отличаешься от людей. Мы ненавидим именно то, чего не умеем понять.

И черный рунг вдруг испуганно поглядел на нее.

Ортан тревожится. Он стал тревожиться сразу после полудня. Подгоняет нас, а сам отстает, исчезает, появляется - и молчит. И для ночлега он выбрал странное место: уступ среди осыпей, без топлива и без воды.

Фоил увел наших рунгов пастись - он лихо командует ими, и даже мой драчливый Балир послушен ему во всем.

День был тяжелый, уснули быстро. Джер хотел сторожить, но Ортан что-то сказал, и он улегся без возражений.

Мне не нравится, что все идет помимо меня. Мне не нравится, что я не знаю, в чем дело.

- В чем дело, Ортан? - спросила она. - Погоня?

- Здесь нет людей, - говорит он уверено. - Я не знаю, что это. Опасность, - говорит он. - Страх.

Он словно борется со словами, и сладкое горькое воспоминание: я читаю Эрду Священные тексты, переводя их с Древнего на новый язык, и тоже мучаюсь со словами, потому что для очень многих понятий в нашем языке нет готовых слов.

- Ты думаешь на другом языке?

- Да. Язык людей... тесный. В нем самых важных слов.

А какие слова самые важные? думаю я. Наверное, те же: жизнь, смерть, надежда.

- Ортан, что такое Сообитание?

- Со-обитание, - отвечает он. - Мир живых. Это плохое слово, оно не вмещает смысл. Надо знать истинный язык, чтобы понять.

Истинный? думаю я. Как они высокомерны!

- Ну, хорошо, - говорю я. - А что означает "мир живых"?

- Мир, который принадлежит живым. Все, что думают, чувствуют или растут, должны жить так, как им хорошо.

Слушаю этот детский лепет, и даже не гнев - тоска. Неужели он просто глуп? Или он говорит о чем-то таком, что я не могу понять?

- Сообитание, - говорить он. - Мы все равны в том, что живые. Я и травинка - у нас только одна жизнь, но я войду в Общее и останусь, а травинка, этэи - вы говорите "рунги", серый лур - они не войдут, и поэтому я должен их защищать. Понимаешь, их жизнь важнее моей - она кончится. Им надо прожить ее так, как живут единственный раз...

- А разве ты не умрешь?

- Я просто больше не буду Живущим, но Общая Память меня сохранит.

О Небо! Прочь, прочь от этой жути!

- А закон? Ты говорил о законе.

- Законов много, - говорит он, - но главных два: то, что для всех. В Сообитании можно убивать только тем, кто питается мясом - ради еды. В Сообитании нельзя ничего менять - только если это делает само Сообитание чтобы себя сохранить.

- Ортан, я совсем ничего не понимаю!

- А разве ты хочешь понять, леди Элура?

Он прав, я не хочу понимать. Только страх и гнев. Я не хочу, чтобы меня равняли с травой. Я не хочу соблюдать дурацких законов.

Я не вижу его лица - только чуть светящееся пятно и на нем огромные черные тени глазниц. Я не хочу говорить того, что должна сказать.

- Ортан, - говорю я с трудом, - ты - единственный, кого спасли ильфы?

- Нет, нас много.

- И вы... вы живете все вместе?

- Да, - говорить он. - Кроме меня.

- А они... где они живут?

- На острове. Там ослаблен Закон. Сообитание присматривает за ними, но дает им жить так, как им хорошо.

- Ортан, а если бы мы попали на этот остров?

- Это невозможно. Сообитание вас не пропустит.

- Ортан, - говорю я, - в этом Мире нет для нас места. Все равно нас убьют - не сейчас, так через год. Неужели мы так опасны для целого мира четверо одиноких, бездомных людей?

Он молчит, ему трудно сказать "нет", и мне чудится в этом проблеск надежды.

- Смерть так смерть, - говорю я, - ладно! Что будет - то будет. Но мы ведь тоже живые, Ортан! Нам тоже надо прожить свою жизнь - единственную, ведь у нас другой не будет. Ортан! - говорю я. - Ради себя я бы не стала просить. Моя жизнь что-то значит лишь для меня. Но ради них... Ортан! Помоги их спасти!

Он молчит. Долго молчит и нехотя отвечает:

- Мы не дойдем. Сообитание вас убьет.

- А тебя?

- Не знаю. Может быть, тоже. Хорошо, - говорит он, - я попытаюсь. Но мы не дойдем.

Я не вижу его лица, но чувствую взгляд, этот странный, тревожащий взгляд, как будто он видит меня - ту невидимую меня, что запрятана так глубоко.

Опаленные горы. Это выглядит веселей, чем звучит. Просто горы, смирные и округлые, в пегой шкуре светло и темно-зеленых пятен. Просто легкий, едва заметный привкус гари. Даже не запах - только горький привкус во рту.