Елизавета Манова - Познай себя

Он крался к поляне, как зверь, ногами видя каждый корень. Усталости как ни бывало, - снова стали зорки глаза и упруго тело. Только внутри пустота. Ни страха, ни надежды. Ничего. Совсем ничего.

Красный отблеск по веткам, он опять остановился, осторожно перехватил ребенка, освобождая руку. И тут проклятый младенец заорал. Он испуганно зажал ему рот, но ребенок все бился, выгибаясь дугой, и он невольно удивился тому, сколько силы в этом крохотном тельце.

- Эй, кто там? - окликнул от костра женский голос. - Иди, не бойся!

Он опять взял младенца двумя руками и вышел на свет. Их было человек десять - несколько женщин с детьми и старик, большой и седоусый. Рядом с ним прикорнули двое белоголовых мальчишек. Они не проснулись, хоть младенец орал, как боевая труба.

Женщины и старик молча глядели на вооруженного человека с ребенком на руках, и ни страха, ни удивленья не было в их опустевших от горя лицах.

Он стоял перед ними с орущим младенцем на руках, и все тот же вопрос, тот же трижды распроклятый вопрос чудился ему в их глазах: как ты это допустил? Как ты посмел это допустить?

- Дай, - не поднимаясь, сказала одна из женщин, и он молча протянул ей ребенка. Она положила малыша на колени, равнодушно расстегнула платье и дала младенцу грудь. Мальчик захлебнулся криком, захлюпал, зачмокал.

Молчание черной стеной сдавило костер, он вдруг почувствовал, что у него подгибаются колени, и тяжело сел. Старик протянул кусок хлеба; он взял, надкусил - и вдруг уснул, словно занавеску задернули.

А потом он проснулся от какой-то смутной холодной тревоги. Костер погас, серый свет сочился между ветвями. Женщины спали; на широкой юбке самой молодой уютно посапывал перепеленатый младенец. А старика не было, и мальчишек тоже.

Тревога не отставала, тусклым неуютным комом сидела в груди.

"Пора, - подумал он. - Весь день впереди, и до границы рукой подать. Хорошо бы до полудня миновать Альберн... дальше полегче будет".

И не шевельнулся. Сидел, пока старик не возник из чаши. Дед был настоящий лесовик - просочился между веток, как клок тумана. Куда же это он мальчишек дел?

- Беда, господин, - сказал старик. - О н и.

- Где? Сколько?

Старик пожал плечами. Помолчал и сказал нехотя:

- Много. За речкой. - Опять помолчал. - Я, господин, малость по-ихнему разумею. Тоже воевал. Смолоду. Ищут кого-то.

- Вот оно что.

Он сам удивился своему спокойствию. Значит, Риуз. Больше никто не знал. Еще один "верный" друг!

- Найдут?

Старик опять пожал плечами.

Глупый вопрос. Если их направили на след, то уже проводников дали. Я не из тех, кого безопасно предавать.

- Успеем уйти?

- Они не успеют.

Старик поглядел на женщин, и он тоже послушно повернул голову. Та, что кормила ребенка, проснулась. Села, зевнула, подняла руки к волосам. Ребенок скатился с подола на траву, но не проснулся. Он зачем-то торопливо взял малыша на руки.

"Уходить, - думал он. - Черта с два они меня поймают! А эти? Несколько женщин и старик, который уже не может воевать... если залечь у Сухого лога... там есть такое местечко за валуном... не скоро выковырят... Все успеют уйти. Глупости! Я им нужен, только я... не пойдут дальше..."

"Не дури! - сказал он себе. - Это Вальфару было можно. Нет, и ему нельзя. Несколько человек - и вся страна? Военный союз с Тиррином. Тысячи отчаянных, вечно голодных горцев... проклятая страна!.. но они уйдут... Тиррину нужны мы - маленькая живая страна между ним и империей. Это только я могу сделать. Я один, вот в чем подлость. Смирись. Наступи на душу. Есть долг. Только долг. Черт с ним, пойду напрямик к Альберну. Не посмеют через границу..."

Старик молча глядел на него. Ни гнева, ни надежды не было в этом взгляде, только бесконечное древнее терпение. Он был готов. Давно и ко всему. А младенец спал. Хмурил во сне свои реденькие брови, и на круглом подбородочке блестела струйка слюны.

Он протянул ребенка женщине, встал, стащил с плеча тяжелое кремневое ружье и пошел навстречу врагам...

Душно было в забитой приборами комнате, серый предутренний свет висел в окне. Владимир Аркадьевич открыл глаза, как-то удивленно огляделся и медленно потащил с головы тяжелый шлем. Встал, потянулся, подошел к креслу и долго глядел на спящего. Странное было у него лицо: радостное? смущенное? испуганное? И еще что-то в глазах... может быть, зависть?

- Ну вот, - сказал он, наконец. - Дождался. Человек, а? Старый я осел! - Он тихонько засмеялся, и все лишнее ушло с лица, как-то сразу оно ожило, помолодело, и даже серые тени бессонной ночи уже не старили его. А второго варианта он все-таки не вытянул... даже приятно... человек!