Святослав Логинов - Филолог

Верис свернул с туристической тропы и почти сразу оказался в одиночестве. Некоторое время он летел, рассекая чистый воздух, потом, выбрав безлюдный средневековый городок, опустился на землю.

Ступил на землю Земли.

Циклопический комплекс с чудесами света остался в стороне, только титановые башни, между которыми на неохватных тросах покачивались висячие сады, виднелись над горизонтом.

Место Верису понравилось. Конечно, тут заповедник, в этих краях нельзя ломать деревья, но он поселится в чужом доме и, может быть, тот когда-нибудь станет своим.

С лёгкой душой Верис послал приказ отключить систему безопасности и через мгновение получил ответ: «Музей-заповедник Старая Земля является зоной повышенного риска. Приказ блокирован».

Библиотека Транспортного центра, а в ней — миллионы книг и наверняка сохранившиеся технологии копирования. Верис представлял, как он приходит и небрежно, словно между делом, выкладывает перед Анитой принесённые книги.

Разумеется, небрежность будет напускная, только для вида. Истинная небрежность страшна, смысл её можно понять, если внимательно вглядеться в слово. Небрежность — отсутствие бережности. Подарки можно делать только как бы небрежно. А иначе, зачем стараться?

Ни в какой особой бережности Анита не нуждалась. Невысокая и плотная, с облупленным носом, загорелыми руками, исцарапанными жёсткой травой и ивовыми ветками, она была своей на Ржавых болотах — всё знала и не боялась ничего. Это она оберегала Вериса, который ужасно страдал от непривычной жизни.

Когда старики, а вернее, единственный старик, к которому привёл Вериса бородатый конвоир, рассудил, что Верис человек и потому имеет право жить в селении, именно Анита взяла новичка под своё покровительство. Остальные жители посёлка приняли нового члена общины без энтузиазма. Верис не умел делать ничего, потребного для жизни на болотах, а привычка «западать» в самые неподходящие моменты вызывала у многих подозрения, что он, всё-таки, не совсем человек.

Последнее Аниту ничуть не смущало. Она и сама любила задуматься над чем-нибудь совершенно простым и никого не удивляющим.

— Смотри, какая красота! — говорила она, указывая на рыжий маслянистый туман, по утрам стелющийся над ближайшей топью.

Никто из поселковых не мог сказать о тумане добрых слов, а у Аниты они находились.

— Красота — то, что красит, — сообщал Верис. — Если бы оттуда люди выходили перекрашенными в рыжий цвет, это была бы красота.

— Ты туда сбегай. Так перекрасит — за неделю не отмоешься, — Анита замолкла на мгновение, запала, как сказали бы соседи, потом радостно подхватила Верисову мысль: — А ты здорово придумал: красивый, то, что красит в свой цвет. Охра — красивая, и ржавчина. Черника — тоже красивая — наешься, губы станут синими, язык синий. Ой, а почему она черника? Синика должна быть. Синика и голубика.

— Должно быть, раньше она красила в чёрный цвет, а потом промутировала, цвет изменился, а название осталось прежним. Точно, так и было! Даже стихи есть старинные:

— Бруснику я знаю, а малина и орех у нас не растут. Должно, повывелись. А стихи эти ты сам сочинил?

— Нет, конечно, я так не умею. Это стихи, а я только вирши могу плохонькие.

— Ну-ка, сочини.

Верис на минуту запал, даже прополку, которой они занимались, бросил, затем продекламировал:

— Здорово! — сказала Анита. — Непонятно, но здорово. И складно.

— Чего здорового? Пустое рифмачество.

— Ну, тебя, хорошие стихи. И всё на одну букву.

— Не всё. Там слово «вид», оно на «в» начинается. Можно было бы заменить на «гит», есть какие-то гиты и швартовы, но никто не знает, что это такое, значения забыты. А можно следующее двустишие придумать на букву «в», но вставить одно слово на «г», тогда формальная стройность сохранится. Что-нибудь такое:

— Нет, совершеннейшая бредятина вышла. Заврался. Сходу даже вирши не получаются, не то, что стихи.

— А не с ходу?

— Иногда получается, чаще — нет. Вот, например, я это давно сочинил, почти год назад. Тоже чепуха, но чистенькая: