Олег Маркеев - Хроники Нового Средневековья

- Как зовут вас, госпожа? - прошептал Палач.

- Лиля, - ответила девушка и опустила голову.

- Лилия. - прошептал Палач. Сразу же представился черный пруд и одинокая лилия, положившая на черное стекло льда cвою белую головку, увенчанную хрустальной диадемой первых снежинок. - Лилия...

- Договорились? - прохрипел над ухом самый спокойный.

- А? Да, да, конечно. Едем.

...Он вывел их на берег лесного озерца. Все здесь было, как он хотел: черная вода, луна и строгие стволы сосен.

- Есть в графском парке черный пруд,

Там как поймают, так и прут, - гнусаво затянул чернявый, но тут же получил локтем в бок от самого спокойного.

Палач взял девушку под руку и повел по влажной от вечерней росы траве к берегу. Ее рука была такой нежной и легкой, и сама она в полупрозрачном шелковом платье казалась сотканной из лунного света. Палач подумал, толкнуть ее, полетит над водой и дальше в высь, навстречу полной луне диковинной белокрылой птицей.

Он поставил девушку на колени. Ее онемевшие от страха пальцы никак не могли ухватить скользкий стебелек свечи. Палач осторожно загнул их по очереди, один за другим, каждый раз немея от прикосновения к фарфоровой утонченности ее пальцев.

- Молись, милая. Молись, как умеешь. Если бы бог слушал только одобренные церковью молитвы, он бы не знал и сотой части того, что творится у него под носом, - прошептал он ей в маленькое ушко, зажигая свечу.

Четверка осмелела и, чавкая мокрой землей, стала подбираться ближе.

- Стойте, - прогремел голос Палача. - Стойте, где стоите, жалкие душегубы. Имейте почтение перед Смертью. - Он выставил вперед хищно заблестевший в лунном свете клинок. - Слушайте и молчите! С вами говорит Палач, безымянный и безликий слуга Смерти.

Четверка замерла, не решаясь пересечь невидимую черту отделявшую их от Палача.

- Не всякому суждено родиться, но всякому рожденному суждено умереть. Смерть есть таинство, а творение смерти есть высшее из искусств. Грязные ублюдки, отнимающие жизнь, что вы знаете о ней? Вам никогда не познать Жизнь, потому что вам не дано постичь - что есть Смерть. Так смотрите же, вы, жалкие подмастерья Смерти! Смотрите внимательно! Может быть вы успеете уловить великий миг, когда Жизнь покидает тело...

С этими словами он неожиданно для своих лет легко, как юный матадор, развернулся, рисуя в черном воздухе серебристую дугу протяжно засвистевшим мечом.

Одним ударом он снес голову девушке и загасил дрожавший язычок свечи...

... Назад возвращались молча. В машине было душно от табачного дыма и жарко от притертых друг к другу тел.

На выезде на Кольцевую их подрезала белая "девятка". Чернявый выматерился, дал по тормозам и рванул рычаг переключения скоростей. Но было уже поздно. Из "девятки" выскочили двое.

Заряд картечи разнес в дребезги лобовое стекло. В лицо Палачу ляпнулся горячий липкий комок. Закрывавшей ему обзор кучерявой головы вертлявого не было. Были плечи, а головы не было.

Палач зарычал и всем телом навалился на дверь. Он услышал, как громко щелкнул передернутый затвор " Ремингтона".

" Поздно! - мелькнуло в голове. - Меч в багажнике. Слишком поздно..."

За несколько бесконечных мгновений до выстрела он успел себе представить, что сделает с его телом картечь, выплюнутая "Ремингтоном" почти в упор.

" Боже мой, какое убожество!" - прошептал Палач.

Пророк

Он всегда знал, что по жизни его ведет Высшая сила. От этого жизнь не становилась прекрасней. Вряд ли что-нибудь может украсить это убожество. Но чувство защищенности, приобретенное в обмен на дар и обязанность пророчествовать, делало жизнь более-менее сносной.

Вечером он ни с того, ни с сего принялся проповедовать на Королевской площади. Иногда на него находило такое, Высшая сила врубала пророческий дар на полную мощность, его несло, и слова сыпались, как из прохудившегося мешка. Ересь, не ересь, это еще доказать надо, времена теперь другие, но находило э т о, как правило, в самом неподходящем месте.

Фланирующая публика быстро сбилась в толпу, стоило ему лишь открыть рот и выдать первую притчу. Вторая, что-то там про двух мамаш, не поделивших ребенка, вышла особенно удачно, это он сам почувствовал. А о слушателях и говорить нечего. Что они открыли в себе, прослушав притчу, сказать трудно. Но результат был восхитительный.

Купцы и менялы вдруг схлестнулись с патлатыми семинаристами. Бандитского вида подростки, не долго думая, приняли сторону своих вечных патлатых врагов. Гулявшие под ручку с горничными солдаты, вспомнив на чьи деньги они живут, как по команде, побросали подружек, намотали на кулаки ремни и бросились на защиту честных налогоплатильщиков. Меж бьющих, пинающих, кряхтящих, плюющихся зубами и кровью, как водится на массовых народных гуляниях, засновали подозрительные личности, срезая кошельки и выворачивая карманы.