Андрей Завадский - Утро псового лая

– Нам мало Ирака, Афганистана, половины бывшей Югославской Федерации? – удивленно воскликнул конгрессмен. – Мы погрязли в мелких конфликтах по всему миру, и из каждой чертовой дыры в Штаты летят самолеты с цинковыми ящиками, в которых лежит то, что осталось от наших парней, которые сами не знают, за какую такую высшую цель должны рисковать своими шкурами. Какого дьявола нам нужна Грузия? Если русские желают, так, может, пусть ставят свое правительство? Мы все равно скинем тамошних вождей, стоит только захотеть, – энергично мотая головой, возразил Макнайт.

Уильяма Макнайта раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, опытный, видавший виды политик, заставший и крах Варшавского Договора, и распад Советского Союза, и первую войну в Ираке, понимал, что президент требует дать согласие на явную авантюру, и здравый смысл требовал протестовать против этого безумия. Но превыше логики был страх, который конгрессмену из последних сил удавалось скрывать, загнав вглубь сознания, не позволяя хоть на миг стать заметным для тех, кто был сейчас рядом.

Сын конгрессмена был капитаном атомной субмарины, одним из лучших шкиперов на флоте, что давало Макнайту повод для законной гордости, но именно это гарантировало, что в случае обострения отношений с русскими его Дуглас будет одним из первых, кто появится возле русских границ, рискуя вызвать на себя огонь непредсказуемых "товарищей". И конгрессмен опасался за жизнь своего сына, пусть тот и выбрал карьеру морского офицера вполне осознанно. Но не только этот страх заставлял престарелого мастера политических игр сомневаться, покрываясь холодным потом и чувствуя, как рвется из груди не такое выносливое уже, как в молодости, сердце.

Пришедшая по электронной почте видеозапись, после просмотра которой немолодого политика едва не хватил инфаркт, предшествовала короткому телефонному звонку. Незнакомец, не представившись, спокойно поинтересовался, успел ли конгрессмен посмотреть кино, а после утвердительного ответа просто приказал на ближайшем заседании Конгресса по первому вынесенному на голосование вопросу высказать положительно, после чего в трубке раздались гудки.

Макнайт подключил знакомых из полиции, но выяснить, кто и откуда звонил ему, эти специалисты не смогли. Запись, которую согласился бы крутить не каждый порноканал, во всех подробностях запечатлела недавние забавы самого Макнайта с молоденькой секретаршей прямо в офисе конгрессмена, который с замиранием сердца понял, что за ним кто-то неведомый, но очень могущественный, раз уж сумел установить "жучки" в рабочем кабинете конгрессмена Соединенных Штатов, следил, фиксируя каждое произнесенное слово, каждый жест.

Но развлечения с девицей, которая толком не умела делать даже минет, были детскими шалостями по сравнению с иными приватными переговорами, каждая минута которых тянула на десяток лет в федеральной тюрьме. И понимая, что кроме почти безобидной "порнухи" у незнакомца на руках могут быть и иные, более серьезные записи, Макнайт не мог не исполнить его приказ, но при этом он старался сделать все, чтобы как можно больше его коллег возразили против предложения президента, тогда совесть конгрессмена была бы чиста.

– Это же не война, – стараясь особо не усердствовать, чтобы не вызвать подозрений, Митчелл пытался склонить приятеля на свою сторону, вернее, на сторону безвестного фотографа, мастерски снимавшего обнаженную натуру. Эдвард не знал, что будет лично с ним, если голосование все же сорвется, но рисковать не хотел. – Мы просто выставим там наблюдательный пост, если хочешь, и будем действовать на нервы русским, не переходя границы дозволенного. Опять же, раздолье для военной разведки, ведь с территории Грузии можно вести перехват и следить за всеми движениями русских почти до самого Архангельска, охватывая всю европейскую часть России.

– Ты говоришь, словно сам разрабатывал план вместе с парнями из Пентагона, – криво усмехнулся Макнайт. – Это попахивает безумием, и если безумен наш президент, у меня нет желания оказаться с ним в одном строю.

– Итак, господа, – Джозеф Мердок оборвал обсуждение первым же слово. Шепоток, разнесшийся по залу заседаний, мгновенно стих, и взоры обсуждавших предложение президента конгрессменов обратились к Мердоку. – Пришла пора высказать свое мнение. Я еще раз хочу заметить, что, пойдя на такой шаг, мы выступим защитниками демократии, став на защиту молодого независимого государства, всеми силами пытающегося сейчас изжить тоталитарное прошлое Советского Союза. И история, я уверен в этом, сохранит наши имена.