Алла Дымовская - Вольер

В появлении светловолосого мальчишки ничего необыкновенного не было. И прежде уходили и приходили по обмену, точно так же возникая и исчезая во время общих благодарственных молений. Но никогда подобное переселение не сопровождалось прибытием Радетеля и уж, конечно, никто ни за кого не просил. Это было из ряда вон вопиющим событием, и каждый на площади, может, и не осознавал, но несомненно чувствовал – происходит что‑то неправильное, что‑то, чего не должно случаться, что‑то, выделяющее вновь прибывшего малыша в некоторую лучшую часть. Это было нельзя, это было против завета, и все же оно было, оно присутствовало в громогласных речениях Радетеля, хотя об этом и не говорилось прямо. Толпа на Соборной площади замерла, ни единый человек не двинулся с места, так все оказались поражены. А у мальчишки из округлившихся от страха жемчужно‑серых глазенок уже потекли слезы. Но ни одна участливая рука не протянулась, ни один сочувствующий взгляд не подбодрил новичка. Не из умышленной жестокости, в любой иной раз парнишка оказался бы нарасхват, однако не сегодня. Поселок пребывал в ступоре, «Яблочный чиж» в полном составе не верил своим ушам. А мальчуган продолжал реветь. Тут Тим не выдержал. Мало ли что кому кажется! Справедливо или не справедливо! Он подбежал к ребенку, схватил того за влажную ладошку, немного резко, но так уж вышло, и потянул к себе. Тим и сам не знал, чего это на него накатило, зачем он, не достигший полной зрелости, лезет не в свое, взрослое дело. Но было поздно. Поэтому, обращаясь больше к Колокольне Времени, чем к стоящему на ней Радетелю, он закричал вверх:

– Я беру его к себе! – и сразу же оговорился: – Я и мой отец берем его к себе!

Мальчишка посмотрел на него, на мгновение раздумав плакать, но не окончательно, а словно бы выжидая – стоит или не стоит продолжать?

– Как тебя зовут? – Тим улыбнулся сироте насколько мог дружелюбней, одновременно роясь в кармане просторных штанов – не завалялось ли какой ерундовины, чтобы подбодрить нового названого брата.

В кармане было пусто, но, кажется, белокурый мальчик догадался о его намерениях и потому достаточно смело улыбнулся в ответ:

– Не помню, – и затряс кудрявой головенкой. В свою очередь спросил: – А тебя как?

– Меня – Тим, – он ответил не задумываясь, мысли его в этот миг отлетели в иные дали.

Как это может быть на свете, чтобы кто‑то не помнил собственного имени? И не такой уж маленький этот белокурый мальчик! Странно и необъяснимо. Обычно прибывшие по обмену, вот как Яго, например, понятия не имели, как попали из одного поселка в другой. Просто уснули на миг и очнулись уже в ином месте. Но чтобы не помнить своего имени, не было такого!

– Его зовут Нил, – прогрохотал голос с Колокольни. – Нил из селения «Разбитого сердца», – еще раз прогремело сверху.

Никогда доселе Тим не слыхивал, чтобы поселку кто‑то захотел дать столь безрадостное название. Но ладно, мало ли какие у тамошнего Радетеля порядки. Из поселка с таким именем он бы и сам ушел куда подальше, надо же – «Разбитое сердце»!

Тим не заметил, как к ним подошел его отец, как встал немного позади, довольно кивая в знак согласия, с хитрым видом, будто бы не кто иной, как он сам, подучил своего сына поступить столь вызывающим образом. Тим очнулся лишь, когда рядом с ним невесть откуда возникла Аника и бережно взяла мальчишку за другую потную ладошку. И в свою очередь прокричала вверх:

– И я! Я тоже! Буду заботиться о нем! – и посмотрела на Тима.

Взгляд ее, такой небесно‑голубой, что аж захватывало дух, говорил ему: «Мы все равно будем скоро как одна семья. Ты не забыл и не передумал? Поэтому я здесь, я с тобой». Как он‑то мог забыть или передумать? Что же, зато у Нила теперь есть не только брат и отец, но и красавица‑сестра. Значит, все устроилось. Вокруг захлопали. Не в честь Радетеля, а на сей раз для них четверых. Так поселок «Яблочный чиж» выражал свое одобрение.

А после случилось немыслимое. То, чего никак не могло быть. Самые старые жители поселка, которые помнили еще замшелые побасенки своих дедов, наполовину вранье, наполовину воронье карканье, и те не рассказывали о подобных вещах.

Радетель спустился с Колокольни Времени. Плавно неся себя по воздуху, как будто земля не тянула его книзу, как будто не было у земли никакой власти над ним, да и как ей быть, если сами Радетели и создали землю? Он опускался чинно и медленно, вовсе не летел стремительной птицей, невозможным образом как бы сходил с небес из величайшей милости, а так оно всеми и считалось на самом деле. Радетель едва коснулся травы и замер неподвижно на месте совсем близко от Тима, и трава нисколько не примялась под ним, лишь встрепенулась от чуть заметного порыва. Потом Радетель заговорил. Уже не так громоподобно, а словно многократное эхо отражалось от невидимых стен, что порой случалось в Зале Картин, хотя там‑то стены были как раз настоящие.