Журнал «Если» - «Если», 1998 № 05

Дмитрий КАРАВАЕВ

К возможной неудаче с экранизацией романа Дэвида Брина «Почтальон» я был готов. Информация о том. что Костнер снова попытается наступить на те же грабли (после «Водного мира»), наводила на грустные мысли: актер в роли режиссера и продюсера — это слишком смахивает на идею фикс, мегаломанию. И тут все равно — Бурляев ли, Костнер…

Но ярость, с которой на картину накинулись первые же зарубежные рецензенты, меня, напротив, заинтриговала. Термины «глупый», «наводящий на мысль о психическом расстройстве Костнера» и тому подобные свидетельствовали о том, что постановщик чем-то особенно достал собратьев-американцев, подсунул им что-то вызывающе «антиамериканское». Уже любопытно!

Что же такого кошмарного совершил Костнер с романом Брина «Почтальон», завоевавшим, как известно, престижные премии и названным одной из лучших книг года? Всего лишь честно, хотя и с долей «отсебятины» (но это в кино как бы норма), пересказал ту же историю. Невероятную, наивную, трогательную, нелогичную и — захватывающую. Единственно, в чем трудно не согласиться с критиками — уж очень ее затянул. Но рецензентов взбесила-то (другого слова не нахожу), оказывается, не столько режиссура, сколько сама история!

А она такова. Посткатастрофическая Америка недалекого будущего, медленно, но верно скатывающаяся в варварство и под пяту фашиствующего демагога — генерала Вифлеема, сколотившего бандитскую армию. Противостоит же циничному «сверхчеловеку» человек самый обыкновенный, чудак, можно сказать, интеллигент-одиночка, разыгрывающий на пару с единственным другом — мулом Биллом — пьесы Шекспира перед жителями разрозненных общин и тем самым зарабатывающий себе на пропитание.

Герой безымянен, как и положено герою мифа; сначала к чудаку пристает прозвище Шекспир, а затем — Почтальон. Потому что герой, попав к бандитам и сбежав от них, случайно натыкается на проржавевший почтовый фургон со скелетом внутри и сумкой, полной корреспонденции. А дальше начинается последовательность действий, вызвавшая у рецензентов-американцев активное неприятие, граничащее с раздражением.

Новоявленный Почтальон берет сумку с письмами и бредет от общины к общине, даруя людям не только убогие конвертики, о которых многие забыли, но и совершенно сумасшедшую, волнующую ложь, в которую и хочется поверить, и боязно. О том, что правительство. Президент живы и действуют, что в мире еще есть закон, порядок, а значит — общество, цивилизация. И… люди начинают верить Почтальону, сам же он становится своего рода мессией. Неуклонно растет число его верных учеников — юных почтальонов. И скоро — нет, увы, нескоро, как и все в этом замедленном кино, — возрожденная конная почта (ее в Америке называли «пони-экспресс») становится единственной силой, способной остановить бандитскую армию Вифлеема.

Финал картины, когда Почтальон буквально превратился в бронзовый памятник самому себе, мне тоже показался фальшиво приторным (финал самого романа куда более открыт и неоднозначен). Как и кульминационная сцена, словно списанная из «Александра Невского» Эйзенштейна: перед двумя «стенками» выходят на решительный поединок один на один два лидера. Герой Костнера — и его дело — побеждают не словом, не идеей, а кулаком !

Среди единодушного «ату его!» неожиданно прозвучал голос рецензента ведущей чикагской газеты: «Вне всякого сомнения, многие посчитают „Почтальона“ худшим фильмом года, однако картина слишком искренна и благородна в своих намерениях, чтобы заслужить такое „звание“. Да, местами нелепо, претенциозно, и Костнер часто сам загоняет себя в ситуации, вызывающие смешки и шиканье в зрительном зале. И, конечно, невероятно затянуто. Но подобные моральные притчи всегда требуют от авторов определенного „сжигания мостов“ к здравому смыслу. И эта самоотверженность либо срабатывает, как в „Форресте Гампе“, и тогда все, кто приложил руку к такой картине, оказываются гениями, либо — нет. Но и во втором случае не следует измываться над теми, кто хотя бы попытался…»

А причину доминирующего раздражения случайно «проговорил» другой рецензент: «Что?! Конная почта, написанные от руки клочки бумажки — это и есть последняя надежда у будущего?! Разумнее было бы рассказать нам историю E-mailman'a!»