Филип Дик - Нарушенное время Марса

Когда они вернулись на склад, Стинер обрушился на евреев.

— Лично я терпеть не могу израильтян, несмотря на то, что постоянно должен иметь с ними дело. Мне не нравится, как они живут в своих бараках. И такие хитрые — все время пытаются развести фруктовые сады, всякие там апельсины, лимоны. Правда, у них есть определенное преимущество перед остальными: у себя дома на Земле они жили точно в таких же условиях — в пустыне, при недостатке всевозможных ресурсов.

— Конечно, они имеют свои недостатки, — ответил Отто. — Но все-таки необходимо отдать им должное: израильтяне действуют энергично и очень трудолюбивы.

— Они мне не нравятся не только из-за их хитрости, — сказал Стинер, израильтяне страшные лицемеры. Только посмотри, сколько они покупают у меня банок некошерного мяса. Никто из них не придерживается законов своей религии относительно еды.

— Ну, если тебе не нравится то, что они покупают копченых устриц, так не продавай им, — ответил Отто.

— В конце концов, меня не касается, что они едят, — сказал Стинер.

Стинер посещал Нью-Израиль не только с коммерческой целью.

Существовала и другая, неизвестная Отто причина. Там жил сын Стинера в специальном лагере для так называемых «аномальных детей». Термин относился к тем детям, которые отличались от нормальных физически или умственно до такой степени, что не могли обучаться в общественной школе. Сын Стинера болел аутизмом «аутизм — состояние психики, характеризующееся преобладанием замкнутой внутренней жизни и активным отстранением от внешнего мира» и вот уже в течение трех лет воспитатели и врачи лагеря пытались наладить контакт между ним и человеческой культурой.

Иметь психически больного ребенка было очень неприятно, ведь психологи полагали, что болезнь передавалась детям по наследству от родителей шизоидного типа. Манфреду было уже десять лет, но он еще не выговорил ни единого слова. Он беспрерывно бегал на цыпочках, избегая окружающих, словно то были острые и опасные предметы, хотя внешне он выглядел крупным здоровым белокурым ребенком, так что в первый год после его рождения Стинеры не могли нарадоваться, глядя на мальчика. Но теперь даже у воспитательницы спецлагеря имени Бен-Гуриона почти не осталось надежд на то, что Манфреда можно вылечить. А воспитательница всегда была оптимисткой — такова ее работа.

— Возможно, я проторчу в Нью-Израиле целый день, — сказал Стинер после того, как они погрузили халву в вертолет. — Мне нужно побывать в каждом чертовом кибуце, а это займет уйму времени.

— Почему ты не хочешь взять меня с собой? — кипя от злости, чуть не закричал Отто.

Стинер замедлил шаг, опустил голову и виновато ответил:

— Как же ты не понимаешь? Мне нравится твоя компания, но…

Он раздумывал, не сказать ли Отто правду.

— Я подброшу тебя до автостанции, хорошо?

Стинер почувствовал упадок сил. Он приедет в спецлагерь и найдет Манфреда все в том же состоянии: он избегает чужих взглядов, беспрерывно бегает кругами, больше похож на упругого и осторожного зверька, чем на ребенка. Как ни тяжело собираться, но нужно ехать.

В глубине души Стинер во всем обвинял жену: когда Манфред был младенцем, она никогда не разговаривала с ним, не проявляла никаких признаков материнской любви. Химик по профессии, она имела аналитический, холодный, лишенный всякой фантазии ум, совершенно не подходящий для матери. Жена купала и кормила ребенка, как будто он был не ее сыном, а каким-то подопытным животным, вроде белой крысы. Ребенок был здоров и содержался в чистоте, но она никогда не пела ему, не смеялась и не разговаривала с ним. Вот Манфред постепенно и заболел аутизмом, что ему оставалось? Размышляя о своей жене, Стинер почувствовал злобу. Как много баб задурило себе голову учеными степенями! Норберт вспомнил соседского мальчика — бойкого, активного, всегда на виду у Сильвии, истинной женщины и матери — жизнерадостной, физически привлекательной, живой… Решительная и самостоятельная, она имела поразительное чувство собственного достоинства. Норберт восхищался соседкой. Без всяких женских сантиментов, сильная… Как она быстро разобралась по поводу воды! Какое самообладание!

Ничем нельзя ее пронять — ни утверждением, что водяной бак протек, ни тем, что они лишились двухнедельного запаса воды. Размышляя о своих ухищрениях, Стинер горестно улыбнулся. Сильвия Болен не обманулась ни на мгновение.

— Ну ладно! Высади меня на автостанции, — прервал его размышления Отто.