Сергей Костин - Чокнутый

– За джунгли! За правду! За альбиноса! Вперед!!!

И словно невидимая искра пробежала по рядам взбунтовавшихся. И то, что копилось внутри жителей все это время, выплеснулось.

Не стертая долгими годами жажда крови толкала этих существ вперед. Рыча, воя, взметая лапами черную пыль, они бросились туда, где через минуту их могла настигнуть смерть. Она не была им страшна. Каждый из них знал, что джунгли рано или поздно повернутся к ним спиной, и тогда придется в одиночку смотреть в глаза самому страшному зверю в джунглях, имя которому – смерть. Они не знали страха. Но им была противна сама мысль, что тот, кто бежал сейчас рядом, кто-то, совершенно из другой стаи, другого цвета шерсти и величины клыков, может вдруг по великому недоразумению счесть их трусами. Ибо нет в джунглях более позорного имени, чем трус.

Две армии, два непримиримых противника столкнулись на черной, сухой и выжженной земле. Пустой и безжизненной среди цветущего океана зелени и благоухания. Словно джунгли знали и специально приготовили этот клочок пустоши для того, чтобы не пачкать все остальное.

Две армии. Два непримиримых противника. У каждой своя идея. У каждой свои доводы. Разные и неприемлемые для другой. Но в одном-единственном были похожи эти существа. У всех у них было чем убивать и было кого убивать.

Проклятого, успевшего первым добежать до него, Мил опрокинул на землю и коротким ударом располосовал живот. Он еще не пришел в себя после первого убийства, но сейчас, когда думать о добродетельности и заповедях не было времени, Мил только тряхнул мордой, прогоняя чувство нереальности. В какой-то момент он хотел закричать так, чтобы его услышали все, кто приближался к нему с двух сторон. Зачем? Ради чего? Хотел. Но не смог этого сделать. Единая серая масса, состоящая из мешанины тел Проклятых, опрокинулась на него, закружила, завертела, заставляя рвать, грызть и царапать. И он рвал, грыз и царапал. Так, как подсказывали ему древние инстинкты первобытного существа, которое во что бы то ни стало хочет сохранить жизнь.

Кровь Проклятых на вкус была такая же кисловато-сладкая, как и любая другая. И плоть Проклятых ничем не отличалась от плоти всего живого. Мягкая, податливая. Только звук разрываемого тела, хруст костей и суставов. И ничего больше. Все это захватывало Мила, делая его еще более диким, нежели все остальные. Потому что внутри он все так же оставался человеком. А для человека нет ничего сладостнее, чем чувствовать себя сильнее, чем твой противник. И может быть, только этой сладостью человек отличается от всего живого.

В какой-то момент Мила опрокинули на землю, почти втоптали в ставший сырым пепел. Чьи-то лапы тянулись к нему, чьи-то клыки мелькали перед его мордой. Но это почти мгновенно закончилось. Кто-то словно тисками сжал его загривок, приподнял над землей, давая время прийти в себя и встать на ноги. Он быстро отряхнулся, используя секундный перерыв, отметил глазами, как Бобо, который помог ему подняться, продолжает движение вперед, монотонно работая лапами, словно здоровенными кувалдами. Еще несколько секунд на то, чтобы оценить происходящее.

Чуть в стороне пантеры сцепились с Полосатыми кошками и Большими Нечесаными гривами. По правде сказать, ни у тех, ни у других не было особого желания убивать друг друга, поэтому то, что происходило между ними, можно было скорее назвать выяснением соседских отношений. Ничего личного. Никто не добивал упавших, которых было не слишком много и которым предоставляли свободно удалиться с поля боя. Никто не выцарапывал глаз и не отгрызал хвосты. Потому что даже самая продажная кошка знает, что показываться в джунглях без глаза, а тем более без хвоста совсем уж пропащее дело. Только изредка, когда кто-то уж сильно зарывался, следовало грозное предупреждение, останавливающее рьяного вояку.

Гораздо сложнее обстояли дела там, где схлестнулись обезьяноподобные. Орангутанги, равно как и другие, предпочитающие питаться бананами и гусеницами, никогда не испытывали друг к другу особой любви. Мало ли точек неприязни?! Зона охоты и проживания. Похищение детенышей или самок. Или самое больное – вера. Все просто. Племя орангутангов свято верило в свою собственную красоту и неповторимость. И, соответственно, не слишком признавало подобное право за всеми остальными прямоходящими. Тем более такими страшными, как орангутанги, макаки. О красоте горилл среди соплеменников Альварезы вообще говорить считалось дурным тоном.