Ришар Бессьер - Легион Альфа

Перкинс сделал знак остановиться только тогда, когда группа достигла предместий.

Он вдруг осознал, что ветер неожиданно переменился. Теперь он дул на север и тормозил дальнейшее распространение пламени, так что эта часть города оказалась вне его досягаемости.

Им опять чертовски не повезло! Но останавливаться было поздно. Любой ценой следовало продолжить этот бег наперегонки со смертью, чтобы добраться до озера.

И они снова побежали, удвоив, однако, бдительность и шлепая по кашице из растаявшего снега, который опять вовсю посыпался с хмурого неба.

Все случилось неожиданно. На бегу они нечаянно свернули не в тот квартал, что намечали по плану. И тут же очутились перед скопищем хорелий, буквально кишевшим в этом районе.

Скрыться от противника нечего было и думать. Естественно, их мгновенно заметили и сразу же выпустили в их направлении несколько залпов пуль-семян.

Отступив, легионеры и Ковач попытались прорваться к озеру в обход. Напрасно: группа растений-убийц рванулась к ним в отчаянном броске, вынудив землян пустить в ход оружие.

Однако решающего преимущества это не дало, и беглецы совсем уже решились на повторную очередь, как вдруг Ковач неожиданно потянул их за собой.

- Надо спрятаться... Быстро... за мной!

Они повиновались, не задавая ему никаких вопросов, и вскоре выскочили на ту самую эспланаду, куда их занесло в ночь прибытия в Рок-Сити.

Ковач быстро вел их к зданию филармонии, которое, судя по всему, было единственным надежным укрытием в этом месте. Ворвавшись туда, они немедленно заблокировали все двери. К этому моменту на эспланаду уже высыпало не менее сотни хорелий.

Показались и другие группы, пополняя ряды противника. Спустя несколько минут все члены группы поняли, что чудовищные создания окружили здание концерт-холла. Снова они очутились в ловушке.

Глава 15

Послышался звон разбиваемого стекла. Перкинс и его товарищи вздрогнули, поняв, что эти грозные растения пошли на штурм их убежища.

Семена-пули с легкостью крушили широкие стекла окон, и угадать намерения врага не составляло никакого труда.

Но Ковач устремился к большому концертному залу, где все было по-прежнему.

Сбросив на ходу скафандр, он вспрыгнул на сцену и сел за рояль, крикнув друзьям:

- Открывайте все окна... все-все... быстро...

Перкинс в нерешительности остановился, но Ковач умоляюще закричал:

- Говорю же вам: поспешите... Это - последнее, что нам осталось.

Пальцы старика уже пробежали по клавишам, и раздались первые аккорды "Венгерской рапсодии" Листа. Ее богатейшие, скачущие ритмы вмиг заполнили зал, взорвав господствовавшую там до этого мирную тишину.

До Перкинса и Круппа наконец-то дошел замысел Ковача. Не переставая играть, тот прокричал им:

- Да бегите же... обо мне не беспокойтесь...

Появившиеся в окнах хорелии разом застыли, а затем конвульсивно затрепетали под гипнотическим для них воздействием музыки.

С десяток прорвавшихся в зал хорелий тоже задергались в беспорядочных движениях.

- Быстрее уходите отсюда... у меня может не хватить сил доиграть до конца...

Ковач и впрямь совсем вымотался. Было ясно, что он крепится из последних сил.

- Так чего мы тут ждем? - воскликнул Крупп.

Не обращая внимания на его возглас, Перкинс подбежал к Ковачу и мягко положил ему руку на плечо. Старику незачем было оборачиваться, чтобы понять, что по лицу командира киборгов медленно текут слезы.

- Спасибо, - тихо вымолвил Перкинс. - Я никогда этого не забуду.

И он почувствовал, как произведение Листа обрело новую мощь под искусными пальцами Ковача, повинуясь охватившему того мощнейшему внутреннему импульсу.

Ученый уже не принадлежал этому миру. Он вновь обрел свою прежнюю вселенную и всей душой и сердцем слился со своей наверняка последней в жизни интерпретацией произведения гениального композитора.

Перкинс присоединился к стоявшему на краю сцены Круппу, и они оба, не опасаясь хорелий, ставших для них совершенно безопасными, выскочили на эспланаду.

Быстро сориентировавшись, они направились в сторону озера. До них все ещё доносились звуки "Венгерской рапсодии".

Чувствовалось, что пальцы Ковача все меньше и меньше повиновались ему, деревенели.

Они миновали заслон из хорелий и ускорили шаг.

Музыка постепенно стихала, становилась все более и более отрывистой, бессвязной, то и дело прерывалась мучительными паузами. Наконец мелодия оборвалась на хрупких, еле слышных аккордах.