Журнал «Если» - «Если», 1998 № 07

Напарники и соратники Брима чем-то напоминают товарищей по оружию Стэна из саги Коула и Банча о Вечном Императоре. Роман не перегружен деталями и нюансами, читается легко и с удовольствием. Судя по открытому финалу, должно воспоследовать продолжение.

Олег Добров

Санкт-Петербург: Азбука, 1997. — 432 с. (Серия «Fantasy»). 15 000 (n)

Перед нами удивительный мир, самим своим устройством лишающий человека агрессивности. Для ее выплесков существует подсознание, являющаяся во снах Пещера, где каждый становится зверем — пугливой сарной, безжалостным хищником саагом или жадным схрулем. И законы выживания здесь вполне звериные, ибо себя дневного человек оставляет за порогом Пещеры. Выбора нет. Хищник убивает, жертва спасается. А наутро спешат по улицам машины с треугольной эмблемой Рабочей Главы, потому что не бывает смерти понарошку. «Сон его был глубок, и смерть пришла естественно…»

Это своего рода расплата за то, что люди не знают слова «война», за спокойные ночные улицы, за единственную ассоциацию при виде разорванного окровавленного тела: «авария»… Но так уж устроен человек — в любом явлении ему бросается в глаза плохая сторона, а хорошая представляется само собой разумеющейся… Попытки «дать человеку власть над его зверем» уже были и ничем хорошим не кончились, но возобновляются вновь и вновь. Чем не завязка для классической трагедии с ее ограниченным пространством принятия решений: или — или? И снова приходит в мир девушка, подводящая мир к катастрофе, и снова в душе героя возникает почти неразрешимый конфликт между долгом и любовью…

Герой этот, Тритан Тодин, в средствах достижения своей цели чрезвычайно разборчив и умеет отказаться от тех, которые не позволят ему остаться человеком — Человеком, а не просто егерем в Пещере, абсолютным властителем чужих страстей. Но Тритан не свободен — логика и интуиция каждый раз диктуют ему единственно возможное действие. И каждый раз он поступает именно так, как надо, зная, что при этом даже самым близким людям может показаться «лгуном и мерзавцем». Зато его оппонент, талантливый режиссер Раман Кович, «сааг семь тысяч прим», только и делает, что завоевывает себе новую свободу — от нежелания терпеть какие бы то ни было ограничения для своего творчества до возможности «отвечать за своего зверя». Не зная жалости ни к себе, ни к другим, он преобразует мир силой своей воли, он поднимается до гениальных прозрений, но, в отличие от Тритана, не умеет и не желает управлять своими эмоциями.

Стратег и тактик. Хозяин долга — и раб свободы. И между ними — Павла Нимробец, героиня, которая почти ничего не решает сама, и вся доступная ей свобода выбора ограничивается двумя полюсами, двумя точками зрения. Чью сторону принять — сильной личности или дальновидного политика? Как известно, конфликт в классической трагедии по закону жанра не имеет решения. Павла выбирает талант, а не правоту, и становится на сторону Ковича. Правда, функция классической трагедии не в разрешении конфликта, а в катарсисе, очищении и возвышении души через сопереживание. И вот с этим в «Пещере» как раз все в порядке.

Наталия Мазова

Москва — Санкт-Петербург: ACT — Terra Fantastica, 1998. — 528 с.

(Серия «Заклятые миры»). 10 000 экз. (n)

Несмотря на серию и фэнтезийный антураж, новый роман Евгения Лукина с полным правом можно назвать научно-фантастическим. Ну а какой еще может быть литературная иллюстрация к крылатой народной фразе про «закат солнца вручную»? И кто, кроме Лукина, может столь ярко и убедительно нарисовать абсолютно невероятный мир?

Вот и стоит Ойкумена берендеев, как ей и полагается, на традиционных трех китах. К югу от нее, за Теплынь-озером, лежит богатая страна Еллада, откуда по рекам Вытекле и Варяжке ушлые греки плавают на далекий север, в страну фарфоровоглазых надутых варягов. Ну а солнышко, как ему и положено, запускается утром из-за Кудыкиных гор, держит свой путь по небу, даря берендеям тепло и свет, и вечером плюхается в Теплынь-озеро. Оттуда его вылавливают, выгребают золу и подземной Ярилиной дорогой отправляют обратно, через все царство, за Кудыкины горы, где гигантская махина-катапульта греческой работы начинает все сначала. Собственно, и солнце-то у каждой страны свое, а уж от уровня технического прогресса зависит — топят его дровами или нефтью, давно ли последний раз латали и сколько вообще резервных экземпляров имеется в наличии. Вон, греки — народ ученый, солнц запасных у них много, масла земляного тоже. Вот и длится там день едва ли не вдвое длиннее берендейского, да и греет греческое светило не в пример теплее.