Георгий Мартынов - Каллистяне

– Пошевелите рукой, – приказал Бьиньг. Широков повиновался и почувствовал, как судорожными рывками забилось его сердце. Линии резко участились.

– Замрите! – явно испуганно воскликнул Бьиньг. – Не шевелитесь!

Он повернулся к Гесьяню, очевидно проделавшему ту же операцию с Синяевым, и оба врача обменялись короткими фразами, произнесенными столь быстро, что ни Широков, ни Синяев ничего не смогли понять.

– Немедленный сон, – сказал Бьиньг. – На десять дней.

Синьг вышел из комнаты.

– Вы даже не спрашиваете нашего согласия, – сказал Синяев.

– Бывают случаи, когда это необязательно. Если я говорю «надо», вы не должны возражать. Мы не признаем за человеком права на добровольную смерть.

– Что же, вы усыпите нас силой?

– Да, если понадобится, – последовал ответ.

– Что ты ерепенишься, Георгий? – спросил Широков. – Надо – значит, надо.

– Не в том дело. Я и не думаю протестовать. Я просто хотел узнать, как далеко распространяется у них свобода личности.

Синьг вернулся с двумя хорошо знакомыми «стеклянными» банками.

– Непрерывное дежурство у их постелей, – успел услышать Широков, прежде чем чудесное снотворное средство каллистян лишило его сознания.

– Дело обстоит из рук вон плохо, – сказал Бьиньг, когда оба гостя Каллисто заснули. – Вы и Синьг допустили большую ошибку, согласившись улететь с Кетьо так скоро. Надо было продержать их там в пять раз дольше.

В комнату, неслышно ступая, вошла Дьеньи. Девушка, очевидно, слышала слова Бьиньга.

– Что им грозит? – спросила она, наклонившись над Широковым.

– Невозможность вернуться на Землю, – ответил Бьиньг. – Пребывание на Каллисто, после того как они прилетели без специальной подготовки, неизлечимо испортит сердце. А в этом случае они не выдержат обратного полета.

– Но они не умрут?

– Этого мы, конечно, не допустим. Но смерть или невозвращение на родину для них одно и то же.

Дьеньи улыбнулась, не спуская глаз с лица Широкова.

– Только для одного, – прошептала она так тихо, что ее никто не услышал.

– Дежурство начну я, – сказал Гесьянь.

– Пожалуйста, располагайте мною, – попросила Дьеньи.

Широков проснулся через десять каллистянских суток и увидел сидящую возле его постели Дьеньи.

Сразу очнувшись, он улыбнулся ей и протянул руку.

– Любимая! – сказал он по-русски. И снова Дьеньи, наклонившись, коснулась его руки своими губами.

– Зачем вы это сделали? – спросил Широков. – Сейчас и тогда, на Кетьо.

Чуть заметный серый налет покрыл щеки девушки.

– Это ваш земной обычай, – ответила она шепотом.

– Вы ошибаетесь, Дьеньи. На Земле существует обычай касаться губами (он не мог сказать «целовать», потому что такого слова не было на каллистянском языке) руки женщины. Но к мужчинам этот обычай почти не применяется.

– Почти? Значит, все-таки…

– Это в особых случаях. У нас на Земле, если мужчина и женщина любят друг друга, они соединяют губы, – неожиданно для себя сказал он, испытывая острое желание осуществить на Каллисто древний обычай Земли. – Это называется у нас «поцелуем».

Чуть слышно скрипнула постель Синяева. Широков увидел, как его друг повернулся на бок, спиной к ним. Очевидно, Синяев также проснулся.

– Пьоце… – попыталась повторить Дьеньи, но из этой попытки ничего не вышло, и она рассмеялась. – Какой трудный ваш язык! Мне кажется, что я никогда не смогла бы овладеть им так, как вы овладели нашим. – Она вдруг вскочила. – Какая я невнимательная! Надо сообщить Гесьяню о том, что вы проснулись.

– Подождите, Дьеньи! – умоляюще сказал Широков. – Не все ли равно, сейчас или немного позже. Я знаю, что пробуждение от сна, вызванного вашим средством, безвредно. Посидите со мной немного.

– А как ваше сердце?

– Бьется совершенно нормально. Можете мне поверить. Ведь я врач.

Естественно-непринужденным движением Дьеньи протянула руку и положила ее на грудь Широкова точно на сердце. Она не ошиблась, как Бьиньг.

– Ну нет, – сказала она, – ваше сердце бьется слишком часто. Я немедленно позову Гесьяня. И она ушла.

– А вот у меня, – сказал Синяев, поворачиваясь лицом к Широкову, – сердце бьется совсем спокойно. Почему она не проверила на мне?

– Не смейся, Георгий.

– Я не смеюсь. Дьеньи вернулась.

– Гесьянь сказал, чтобы вы лежали и по возможности не шевелились. Он и Бьиньг сейчас прилетят.

– А Синьг?

– Да, и он тоже.

Одно мгновение она как будто колебалась, потом села у постели Синяева.