Алексей Самойлов: Журнал «Приключения, Фантастика» 5 ' 95

Туда! В самый центр!! В мозг Мозга!!!

Его швырнуло в мрак, перевернуло, ударило о нечто невидимое, и еще раз! и еще! там были барьеры даже для ретранса! но он прошибал их! прошибал своим кодированным, сжатым в пучок дельта-частиц телом. Он не терял сознания… или это только казалось, он ничего не понимал, ничего не видел, ничего не слышал. Он пришел в себя, сильно ударившись о чью-то голову, ударившись затылком. И только потом Цай обрел зрение и слух. Даже не обернувшись, он вонзил сигма-скальпель в сидящего, почувствовал как обмякло тело — и тогда он привстал, дал телу сползти на пол. Но не посмотрел на него. Жаль, конечно, парня, он просто дежурил на своем посту — на самом ответственном и важном посту в Западном полушарии, но ничего не поделаешь, он сидел именно в том кресле, в котором должен был сидеть сейчас наследный император и беглый каторжник, сидеть во имя спасения всего человечества и самого себя.

— Попал! — прошептал Цай, еще не до конца поверив в случившееся.

Кресло, в котором он замер недвижной мумией, стояло в шарообразной крохотной ячейке с плоским, ребристым, не предназначенным для ходьбы полом. Труп человека в сиреневом комбинезоне занимал половину этого пола. Ни дверей, ни люков не было видно. Зато прямо сверху спускалась огромная, матово-черная сфера, мыслесфера. Она блокирована, тут и гадать нечего. Но Цай и не такие секреты разгадывал, он не сомневался в себе. Главное, чтобы Хук с Арманом не оплошали, да Дил Бронкс не подвел… да чтоб смена этому парнишке не заявилась, когда она должна быть, ведь не сидит же он здесь сутками?

Цай думал о множестве вещей. Но одновременно его нечеловеческий мозг делал свое дело — проникал в тайну тайн самого ядра Исполнительной Комиссии. Чудовищного Монстра, обитавшего на Западном Полушарии и почти в половине освоенной Вселенной, можно было взять только изнутри, рубить головы снаружи этому исполинскому тысячеглавому Змею было бесполезно.

— Мы с тобой преступники, Иван, — устало выдавил Глеб Сизов и сдавил виски своими огромными, жилистыми ручищами.

— Знаю, — тихо согласился Иван.

Он сидел прямо на столе, свесив ноги, уставившись глазами в одну точку на зеленом ковре.

— Десять тысяч наших… наших парней! Нам никогда не простят этого. Никогда! Я сам себе не прошу! — Глеб заскрежетал зубами в бессилии.

— У нас не было выбора. Они шли на Москву!

— Все равно!

Иван понимал, что спорить бесполезно. Уничтожать спец-дивизию нельзя было. И не уничтожать, когда она получила приказ, тоже нельзя. Такие соединения выполняют приказ. Или погибают. Там не разбираются, кто прав, а кто виноват. И из-за этого муторней вдвойне. Тысячи русских парней! И всех восемью ударами. Одним бригадным залпом. Они и думать не могли, что свое же, российское соединение, такие же по сути братки, обрушатся сверху, с чистого русского неба… точнее, с околоземных высот. Они даже не выставили гиперзащиты! От кого?! И все до единого полегли. Прав Глеб, ох как прав. Но и он, Иван, тоже прав. Их надо было остановить. Они не выполнили его, Правителя, приказа, они отказались от переговоров — через час-полтора после выступления они бы вырезали, выбили, вытравили и выжгли всех из Кремля, не разбирая, кто за кого, они бы превратили в неживую пустыню весь Китай-город и половину Белого города, а в случае сильного отпора они просто-напросто разнесли бы по камушкам, в пыль и сам Кремль с его соборами и дворцами, с колокольнями и звонницами, с золотыми куполами и величавыми двуглавыми орлами. Иван прекрасно знал, что такое придворная, привилегированная беспощадная и нерассуждающая спецдивизия «Летний гром». Нет, он не преступник! Он воин! И встал на путь войны он не за себя. На этом пути надо побеждать. Или умирать. Прожигая мирную и успокаивающую зелень ковра полыхнуло вдруг перед глазами его золото доспехов, будто в малой хрусталинке отразилось все небесное воинство. И погасло разом.

Иван отвел глаза. Встряхнул головой. Посмотрел на Правителя подлинного, избранного много-много лет назад, целую эпоху, — того привязали для надежности к одному из кресел, и он обмяк, растерял всю свою надменность, сник, а теперь и вовсе провалился в забытье и тихо посапывал. Пускай спит, еще пригодится.

Иван встал. Подошел ближе к Глебу.

— Ну, хватит нюни распускать, — сказал тихо, с нажимом.

Сизов отвернулся.

И тут же запульсировало желтым со стены, прямо над панелью. Иван кивнул — экран внешней связи включился трехметровым зеркалом. Разгоряченная и растрепанная Светлана глядела прямо в глаза.