Александр Логачев - Красный терминатор, Дорога как судьба

Лариса сидела неподалеку, плача и дрожа. Она смотрела не на трупы, а на пылающую Усадьбу, родной ее дом.

- Пойдемте, Лариса, - услышала она. - На траве прохладно.

* * *

Прохладно было только на траве. Вокруг Усадьбы стояла июльская жара. Но едва они отошли на несколько шагов в сторону, как окунулись в волны холодного воздуха. Отчего Лариса задрожала еще сильней и прижалась к Назарову. Небо было чистейшим, мягкие весенние звезды, как всегда, приготовились развлекать людей своим сиянием.

Назаров и Лариса уже вышли на тропинку, спускающуюся к селу, когда сзади раздался голос, срывающийся на визг:

- Стой!

- Что за неугомон? - удивленно сказал Назаров и тотчас сошел с тропки, потянув за руку девушку. Предосторожность была излишняя, хотя через минуту и раздался выстрел - пуля прошла шагах в пятидесяти.

- Лариса, посиди-ка здесь. Я его угомоню, - сказал Назаров. Девушке он оставил револьвер, чтоб было спокойней, и крадучись пошел параллельно дорожке.

И эта осторожность была излишней. Гришка, идущий вслед за ним по тропинке, размахивал винтовкой, как машет руками двухлетний малыш, потерявший мамку. Он плакал, передергивал затвор - видно, патронов уже не было - и продолжал кричать:

- Стой, стой!

Однако остановиться пришлось ему самому. Из-за куста вышел Назаров и подставил Гришке подножку. Гришка рухнул на землю, но тотчас поднялся, ища потерянное оружие.

- Ну, все парень, пора успокоиться, - сказал Назаров.

- Стой, стрелять буду, - гундосил Гришка и шел на Назарова с голыми руками.

Назаров несильным толчком в скулу опрокинул его на траву.

Гришка полежал минуту-другую, а потом сел, растирая по лицу слезы.

- Дядя Федя, вы заступитесь за меня перед Козиным, - забормотал паренек. - Я сбежал, когда все загорелось. Потом в сенцах обо что-то споткнулся. А это человек, и голова у него... То ли есть, то ли нет.

Приглядевшись внимательней, Назаров понял, что Гришка измазан кровью, и, видимо, не своей. Федор без размаха несколько раз дал Гришке то, что капитан Терентьев называл "ручным нашатырем". Пощечины подействовали на парня столь же пользительно, как злая аптечная жидкость. Он перестал плакать и лишь немного дрожал.

- Не горюй, паря. И не бойся, нет больше Козина, - сказал Назаров. - Я помню, как первый раз под германские пушки попал. Показалось мне, миленький ты мой, что я на том свете. И место нехорошее - ад кромешный. Я, кстати, тоже, как и ты, своей волей под ружье встал... Вместо... ну да ладно... Тебе, конечно, похуже моего пришлось. Я-то воевал с дальним супостатом. А ты свою военную службу в родном селе открыл. В своих стрелял. Да, сегодня большой непорядок вышел. Людей, почти что соседей, поубивать пришлось. Ты же сам знаешь, кто в Зимино войну начал.

- Не... не знаю, - прогундосил Гришка, приняв сказанное Назаровым за вопрос, обращенный к нему.

- А чего тогда полез, раз не знаешь?

Гришка молчал. Мокрота из глаз и носа свободно стекала по лицу.

- Встретились бы Слепак с Козиным сами на узкой тропке, да все между собой бы и решили. А так набезобразили всем селом, будто кому-то от этого лучше стало. Ладно, парень, не хнычь. Ты жив - это главное. И поумнел. Теперь знаешь, что человечкина жизнь на волоске висит и отлетает грешная душа от тела, как пух от цветка-одуванчика. Мамка-то твоя в селе?

- В селе, - ответил успокоенный Гришка.

- Беги к мамке.

- До свидания, Федор Иванович, - сказал Гришка, поднимаясь с травы. Спасибо вам большое.

- Пожалуйста, - ответил Назаров. - Давай уматывай, а то передумаю.

Обратясь уже к Ларисе, сказал ей:

- Задал мне малец работу, третий раз с его ружьем таскаюсь.

На это девушка ничего не ответила, а только еще раз посмотрела на пожарище.

- Пойдем, - сказал ей Федор.

- Подожди, - Лариса взяла его за руку. - Ты знаешь, когда умер Владимир Иванович и из его дома доносились песни и пьяная ругань, даже тогда я считала происходящее жутким сном. До сегодняшнего дня я верила, что когда-нибудь сон кончится и я снова проснусь в Усадьбе, где Владимир Иванович вместе с Карлом Леопольдовичем пьют утренний кофе и его аромат перемешивается с утренним запахом чайных роз.

Лариса прижалась к его груди, обняла. Всхлипнула, потом вздохнула глубоко, будто на что-то решаясь.

- Может быть, я покажусь тебе... нехорошей женщиной. Но мне нужно что-то светлое в жизни... Какое-то хорошее воспоминание. О чем я могла бы думать, когда мне станет грустно и тяжело... Пойдем со мной. Здесь неподалеку есть заброшенный хутор... И ничего не говори...