Журнал «Если» - «Если», 1999 № 07

Я сижу в своей комнате, где провел всю жизнь, и одиноко, грустно, весело, радостно и безразлично смотрю прямо в центр белой стены, рождающей во мне любые цвета, образы и ощущения. Я не знаю, кто я, не помню, сколько мне лет, не знаю своего имени, своей цели, своего рождения и своей смерти; у меня нет даже номера — у меня нет ничего, но у меня есть «я», одно лишь это изначальное чувство, и, может быть, в этом и заключено мое преимущество, и именно тут сокрыты мое счастье и мое предназначение.

Сегодня мне разрешили вести дневник, правда, не на моем родном компьютере, откуда я с детства черпаю все свои знания и представления обо всем, а древнейшим и странным способом — на так называемой «пишущей машинке», причем в одном экземпляре. Мне это не совсем понятно, однако врач сегодня принес ее в мою комнату, показал, как она функционирует, и ушел, пожелав удачи и запретив строго-настрого пользоваться для излияния моих мыслей и чувств компьютером, что у меня и так никогда бы не получилось, ибо он заблокирован, закрыт для моего выхода в мир, — я могу лишь только получать с его помощью информацию, и то строго дозированную.

Почему это так? Почему??? Почему? Ответь мне, моя белая стена. Ответь мне, пустой экран. Наверное, истина внутри меня, и смысл слов заключен в… Нет, мне нельзя слишком сильно волноваться, или на следующей медпроцедуре они меня так успокоят, что долгие дни я буду пребывать в состоянии дебильной веселости, чего сейчас почему-то совсем не хочу. Поэтому я отправляюсь спать.

Сегодня я сосредоточился, надел виртуальный шлем, браслеты, очки и штаны, подключился к обычной системе и попытался выйти в другие программы, чтобы расширить свои знания об окружающем, которых, в общем-то, у меня нет, кроме самых общих: мы живем в самом блистательном из блистательных государств по имени «Земля», правительство нас кормит и лечит, и в конце концов мы умрем.

Опять-таки, кроме врачей, других себе подобных я так и не видел. Зачем же их прячут? Или мне нельзя общаться? Но я же знаю слова, могу говорить, слушать, видеть, нюхать, осязать. Может быть, мы погибнем при соприкосновении или даже при простом лицезрении друг друга, а наши врачи — это вообще совсем другие существа? Не знаю, опять не знаю. Попытка выйти в другую программу закончилась столкновением со сложным кодовым «замком». Его трудно разгадать, но я все же попытаюсь — ведь у меня ограниченный одной лишь смертью запас времени и полное отсутствие любых занятий, кроме медпроцедур и физзарядки, которая мне уже надоела, но за ее четким выполнением они тщательно следят.

Упорнейше пытаюсь сломать «замок». Гениальный шифр! Но и я, как мне кажется (или кто-то мне это сказал?), тоже не промах. Вперед!

О, какой день!.. Я… Я сломал «замок»!.. Великое чувство какой-то… не могу подобрать нужного слова… свободы, что ли, охватило меня, и я готов погрузиться в водоворот информации, которую от меня скрывали. Или ее нет?.. Сейчас узнаю. Сейчас я все узнаю: кто я, откуда, куда иду, зачем и почему. И вверх и вниз — я сейчас весел, как после успокоительной процедуры, но мудр, как после осмыслительной. Итак?!

Долго не решался, не хотел, не мог ничего написать. Только сегодня удалось как-то собраться с мыслями, силами, настроением и чувствами. Итак, я выяснил, кто я, что я, зачем и куда. Это грандиозно и кошмарно.

Я — клон, то есть точная копия такого же меня, который живет во внешнем мире. Я — половинка, часть, дробь, но я же и целое; все, что есть у него (меня), есть и у меня (него), только я — здесь, а он — там.

Попытаюсь, хотя бы сумбурно, записать здесь то, что узнал.

Клонирование было впервые осуществлено в конце двадцатого века… Некий доктор клонировал какую-то овцу, и принцип стал понятен. Клонирование людей сначала запретили, но подпольно оно вскоре было произведено, а затем и официально. Скоро научились производить клонов в пробирках, так что каждый человек мог получить свое «второе я», которое было моложе его на девять месяцев.