Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Как пылал я надеждой, и как быстро угасло ее пламя! За всю долгую дорогу в купе первого класса Астон оказался совершенно глухим к моему безмерному любопытству, постоянно копошась в своем пухлом саквояже и не обращая на себя никакого внимания. Из рассудительного и серьезного человека он за какие-то часы превратился в моих глазах настоящее чудовище, способное на самую неожиданную и коварную выходку. Признаюсь, в эти минуты страшной растерянности я. как никогда близко, ощутил зловещее дыхание еще далекого и незнакомого Стерлинга, исходящее даже от старомодной одежды тамошнего стряпчего. Поняв бессмысленность и унизительность всех попыток завести разговор, я демонстративно отвернулся к окошку и с самым унылым видом уставился вдаль, туда, где на фоне слегка голубоватого неба таинственно проступали силуэты легендарных, покрытых странной дымкой сизого тумана величественных горных массивов.

Только за несколько десятков миль до конечного пункта нашей поездки Астон соизволил обратиться ко мне, наконец отложив свой проклятый саквояж.

— На станции, сэр, вас будет ждать экипаж, так что через каких-нибудь два часа вы сможете пожать руку сэру Роберту.

— Прекрасно и восхитительно сделать это глубокой ночью, — зло процедил я, что, впрочем, прошло мимо стряпчего.

Должен отметить, что именно тут они превратился на глазах в совсем иного человека. Старик весьма пространно принялся знакомить меня с прекрасными видами здешних мест, хотя подступавшая тревожная озабоченность сделала для меня все это излишним, с каким-то ужасом, грустью и тоской смотрел я на неказистые станционные постройки, за которыми кроме нескольких нарядных домишек было только небо, пустыри и вездесущие скалы. К моему счастью солнце еще не ушло за горизонт и здесь действительно по-своему было мило и тихо, но я никак не мог отделаться от представления унылой дождливой погоды, когда эти места, вероятно, на всем, своем бескрайнем протяжении превращались в безжизненные, гиблые пустыни я мрачными пейзажами потустороннего мира.

На смену более чем утомительной поездке в поезде пришло не менее неприятное путешествие в открытом экипаже, скрип которого на протяжении всего пути поразительно сливался в наводящую тоску грустную мелодию, уже сейчас ставшую для меня своеобразным гимном здешних безжизненных мест. От необычайной тряски на постоянных ямах и бугорках у меня до того разболелась голова, что я даже толком не заметил, как последние постройки остались позади и мы оказались в центре необычайного ландшафта, в один миг сразившего меня своей природной дикостью и великолепием. По обе стороны бегущей по небольшой возвышенности пыльной дороги раскинулись безбрежные холмистые пустоши, где единственными хозяевами были лишь одинокие стройные деревья, чьи кроны заботливо укрывали выросшие на фоне неба темно-фиолетовые громады скал. Кое-где таинственно поблескивали зеркала маленьких водоемов, наводивших здесь редкий и необычайный для горожанина запах свежести. Иногда на пути попадались скромные следы деятельности местных жителей, но и они, представленные в виде одиноких скирд и видневшихся вдалеке пасек, только дополняли здешние картины еще большим колоритом и глубиной.

Когда солнце уже почти ушло за впечатляющие очертания безмолвных седых гор, но правую сторону дороги неожиданно замаячила какая-то древняя каменная изгородь, то разрушенная до самого основания, то поросшая редкими кустами и травой, то такая высокая, что прятала за собой даже отдельные холмы. Сколько мы ни ехали, этому странному сооружению, казалось, не было конца, что просто не могло удержать меня от любопытства.

— Все, что вы видите, сэр, относится к временам римского владычества, — гордо ответил стряпчий, смешно обводя окрестности своей рукой, — и вообще, смею вас заверить, здесь имеется бесконечное множество того, что никогда не станет доступным жителю шумных и суетливых городов. Еще немного терпения, сэр, и перед вашим взором предстанет легендарный поющий камень, близость которого и определила название старого Поместья. Клянусь, подобное чудо вы не сыщете больше нигде на свете.

Не знаю почему, но я настолько был поглощен древними развалинами, что совершенно пропустил упоминание о камне мимо ушей, даже не удосужившись предположить, что он мог из себя представлять. Высота каменной кладки, между тем, вскоре достигла наивысшей точки, закрыв окончательно собой весь вид. Невольно создавалось впечатление, что конца ей не будет никогда, но тут-то я и понял всю поспешность столь неутешительного вывода. Как-то резко и неожиданно, словно по воле небес, стена растворилась на фоне наступавших густых сумерек и перед моими глазами выросли тяжелые очертания дома Роберта Хугнера.