Коллектив авторов. Составитель С. Лукьяненко - Гуманный выстрел в голову

Станиса охватили сомнения. Рыцарь отодвинул девушку от себя, посмотрел в глаза…

Закричал.

— Слышал сказку о неразменном гроше? Так вот, душа — тот же неразменный грош… вернее, не грош… мешок талеров! Продав душу один раз, ты можешь продавать ее снова и снова — а капитал будет только расти. Когда меня распотрошила бомба, я решил рискнуть. Совсем одурел тогда от боли, — Анджей потер лоб, словно от воспоминаний у него раскалывалась голова. — Подмахнул договор, прикупил жертву… К жертвеннику меня несли на руках — зато оттуда я вышел сам. Здоровый, полный сил и помолодевший на десять лет. Потом появился Хозяин Тотемов… Я решил, двум смертям не бывать…

— И пустил душу в оборот.

— Верно, Ришье. Пустил душу в оборот.

«Когда любитель берется за работу профессионала… Вкривь, вкось, с надрывом и кровью…»

Ришье согнул левую кисть. Обсидиановый стилет прорвал основание ладони и лег в пальцы. Рукоять мокрая… как бы не выскользнула…

«Больше всего я не люблю ситуации, когда возникает необходимость в героях». Салют, Вальдар, Капитан Висельников!

Герцог смотрел в окно. Гейворийцы отражали нападение мертвых гребцов… Если это можно назвать атакой. Несколько десятков мертвецов вяло передвигались по двору, скрючившись, словно с больным животом… Значит, Адам где-то рядом…

— Не вижу Вальдара! — азартно комментировал Анджей. — А… еще один… Почему Капитан Висельников не возглавил свою армию?

— Вальдар умер от ран, — сказал Ришье. — Надеюсь, его хорошо встретили на небесах… А ты отправишься к чертям в котел, Анджей. Я не шучу.

— Ты все-таки чертовски храбрый сукин сын, Ришье! — засмеялся Мертвый Герцог, по-прежнему глядя в окно. — Скажи, почему я должен отправляться в ад?

Старое поверье. Живая кость может убить любого колдуна. Адам подозревал, что обсидиан будет бесполезен…

— Герцог?

Анджей повернулся… увидел забрызганного кровью Ришье… замер… в мертвых глазах мелькнуло нечто, напоминающее испуг… Ришье ударил. Вспышка боли! Срубленные под острым углом кости руки вонзились Анджею в грудь… пошли к сердцу…

Анджей зашипел. В мертвых глазах наконец появилось некое подобие жизни. Ришье навалился на него, всем телом вгоняя остатки руки глубже… Выдохнул в бледное лицо:

— Потому что я настаиваю, мессир Мертвый Герцог.

«Это военная экспедиция, а не увеселительная прогулка, мессир Лисий Хвост!»

«Я знаю, мессир Капитан. Уж это-то я знаю…»

Григорий Поликарпович сидел на подоконнике, подставив теплому весеннему солнцу мягкую грудку. Далеко внизу надрывно лаяли собаки, обиженно визжали дети, и нагловатый ветер шелестел молодыми листочками. Сверху доносился лишь сиплый голос Андрея, затянувшего очередную душевную песню о жизни как таковой, и невозможно было слушать его без слез. Поэтому Григорий Поликарпович только смотрел.

Он смотрел на каменный лес, поросший, словно опятами, семействами спутниковых антенн; смотрел на железные реки, сверкающие на солнце разноцветными бликами; смотрел на далекое небо, которое через несколько часов начнет краснеть — то ли от смущения, то ли черт знает от чего. Он просто смотрел и грел свою мягкую грудку.

В окне дома напротив бесстыдно целовались вот уже на протяжении десяти или пятнадцати минут. С одной стороны, наблюдать за этим было неудобно, а с другой — разбирало дикое любопытство, сколько они еще продержатся.

— Григорий Поликарпович, милый, — послышался шепот из-за спины, — там Костика бьют. Разобрался бы.

— Сильно бьют? — безразличным тоном произнес он.

— Уже фингал поставили, нос грозятся разбить.

— Нос… Мда… Раньше думать надо было.

— Ну, Григорий Поликарпович, голубчик!

Голубь утомленно закрыл глаза, вздохнул.

— За что на этот раз?

— За рыбу, — последовал смущенный ответ.

— Куры, мыши, рыба. А потерпеть он не мог?

— Так то ж инстинкты. Неодолимые желания. Вот вы, например…

— Ладно, не начинай, — Григорий Поликарпович нехотя развернулся и запрыгнул в комнату, — халат подай лучше. И отвернись.

Варя, молоденькая аспирантка и соседка Григория Поликарповича по коммуналке, засуетилась, забегала, нелепо замахала от волнения руками, то теребя складки длинной, почти до пола, юбки, то щипля себя за нижнюю губу. Это (суетиться, бегать, махать) получалось у нее, пожалуй, лучше всех в доме. В такие моменты Варя напоминала домашнего хомячка, копошащегося в груде опилок.