Коллектив авторов. Составитель С. Лукьяненко - Гуманный выстрел в голову

«Эй, венец творения, — шептал снайпер, возлагая перекрестье на чью-либо восторженную голову. — Тончайший механизм природы, говоришь? Линза, вобравшая в себя вселенную, да? Чья-то любовь и надежда, хи-хи?..»

Было сладко сознавать, что лёгкого нажатия пальца достаточно, чтобы разом всё это сломать, разбить… оборвать чью-то судьбу как нитку, оставив в памяти десятка незнакомых людей след — пусть чёрный и безымянный, но — свой…

Снайпер вытирал ладонью рот и вновь приникал к прицелу. Однажды он сорвался. Досадную историю можно было бы замять — покойник оказался человечком невеликим, — если бы его взорвавшиеся, забрызгавшие лощёное лицо премьера мозги не угодили в прямой эфир.

На Рене было жалко смотреть. Насупив брови, он безмолвно шевелил губами, будто пережёвывая тезисы и антитезисы. Он всегда так жевал, когда оказывался сильно озадачен чем-либо.

Фома принял решение идти на выручку.

— Мне вот что любопытно, — сказал он раздумчиво. — Человечество поселилось у разных звёзд. И неужто всюду воюет?

— Всюду, — кивнул капрал. — В разное время и в разных масштабах, но — всюду. Сила из нас так и прёт.

— Может, всё-таки есть где тихое место?

На миг капрал задумался.

— Есть, — сказал. — Вернее, было… Планета Земля. Всеобщий Миллионолетний Пакт объявил незаконными боевые действия на ней и в её окрестностях.

— Гы! С чего бы такое почтение? — спросил снайпер.

— Считается, что она — колыбель человечества…

Историю Земли будущему капралу тоже рассказал пленный политолог.

Сперва туда возвращались те, кто устал от трудов в колониях — искать комфорта или спокойной старости. Потом реэвакуацию отменили из-за опасности перенаселения.

Предоставленные сами себе земляне направили свою энергию на обустройство планеты. Вооружённые выступления оказались под запретом, впоследствии табу распространилось на другие виды конфликтов. Постепенно любые столкновения стали порицаемы, тем более что материальных причин для них не было — Земля сумела дать каждому своему обитателю необходимый минимум для комфортного существования. Победили корректность и автоматизированные линии.

В сущности, то был гигантский эксперимент по возвращению утраченного некогда рая.

Пищи и крова хватало всем.

Рост численности, несколько замедлившийся было, вернул себе темп после Репродуктивной Реформы, освободившей родителей от забот по воспитанию своих чад. Все хлопоты взяли на себя общественные институты — и прекрасно с ними справлялись. Впоследствии успехи генетики избавили матерей от дискомфорта беременности. Рост населения стабилизировался: оно удваивалось каждые сорок лет.

Остальную вселенную земляне объявили скопищем вооружённых обезьян. Так уж устроен человек — недолюбливать тех, чьи взгляды не совпадают с его собственными. Но вскоре нейрохирурги избавили землян и от этого рудимента агрессивности.

Новые науки и искусства расцвели на заповедной планете подобно ярким пышным цветам. Правда, вне метрополии они не были особо востребованы — слишком уж нежными, хрупкими оказались для сурового внешнего мира плоды типа камасутрологии и гастромузыки. А изысканность копролирики вообще никто не смог оценить по достоинству.

Впрочем, землянам было начхать.

Увлекшиеся автоэволюцией, они выращивали в своих, ждущих наслаждений телах всё новые и новые органы чувств, заменяя ими рефлекторные дуги, устаревшие в комфортабельной среде — каждый на свой вкус. Наступил век невиданного многообразия человекоформ.

За ним, как всегда, с неожиданной стороны, пришла беда…

Под утро Рене проснулся — мочевой пузырь звякнул — и с досадой обнаружил, что отрубился на самом интересном месте. Теперь спросить, чем кончилось, не у кого; все спали у тлеющего костра. Было зябко. Рене поёжился. Поодаль, на гнутых прутьях арматуры молча сидели стервятники — чёрные клубки перьев в серой мгле. Неприятно много стервятников. Рене вспомнил слова Фомы, что трупоеды здесь почти что разумные — безошибочно находят места скорого обильного пиршества, — и поёжился снова. Налегке он направился было к развалинам у периметра, но, опять вспомнив Фому, вернулся. Здесь без оружия не ходи, не уставал повторять Фома. Никогда. Воронёный ствол и пластиковая, под орех, рукоять бластера были покрыты росой. Без Фомы я бы в первый день пропал, подумал Рене.

Часовой тоже дрых. Меня на его месте капрал уже прикончил бы, рассеянно размышлял Рене, заворачивая за обломок стены. За стеной притаился кольчатый.