Евгений Маевский - Вышка в поселке Вывалень

— Ты активная. Будешь представлять четвертые классы.

— Какая платформа? — Проскользнуть надежды было мало, Зиккурат есть Зиккурат.

— Прочь латынь из школы, латинизмы — из терминологии, латинизаторство из культуры.

— Не пойдет.

— Пчелкина, ты что, тэ-вэ не смотришь? Сейчас такое время: каждый хочет говорить на своем языке.

— Лозунг не пойдет. У вас там только одно слово нелатинского происхождения — «прочь». И потом, Комитет за Отмену Латыни — это что же, КОЛ, что ли?

Аккуратова ахнула и на секунду утратила бдительность. За эту секунду Чука почти добралась до цели. Но вдруг ее сильно царапнуло. Царапались в школе человек десять, но такой тошнотворный импульс был только у Дылды. Она осмотрелась. Дылда стоял за колонной. Она подошла.

— Ты чего, а?

— Тренируюсь я, — глаза у Дылды, как всегда, светились честностью.

— На мне? Я разве разрешила?

— Ты не дерешься. А то все сразу лезут драться.

— Знаешь, выбери себе для тренировок другое время, место и объект.

— Так я и еду на Объект, — обрадовался Дылда.

— Куда-куда?

— Ну туда. Где языки перемешались. Я переводить буду. Я телепат.

— Ах ты, Дыл… — Чука была на год старше, а маленьких грех обижать. — Эх ты, Вавилов. Дикий ты. По-твоему, телепат видит, что люди думают? Телепат видит, что они про себя говорят. А говорят на языке. Кто на каком. Если языка не знаешь, ничего не поймешь.

— У меня импульс сильный, — упавшим голосом сказал Дылда.

— У тебя импульс дикий. Неотделанный. Тебе в секцию надо.

— Я все равно поеду, — сказал Дылда. — Возьму и поеду. Прямо после школы.

— Настоящие герои ездят не после, а вместо, — бросила Чука уже на ходу.

В конце коридора клубилась толпа. Мардуков собрал вокруг себя народ и вещал, как юродивый: «Аза, низи, маза, повтори три раза!» Завидев Чуку, он простер к ней обличающую длань и завопил: «Гали-вер-мали-вер, фини-ган-мини-ган!» Чука хотела было молча проследовать мимо, но Мардуков затеял вокруг нее адский хоровод, приплясывая и приговаривая нечто вроде «гер-мумули-омпа-пхенц».

— Сам ты улялюм, — отпарировала Чука, не найдя ничего позабористей. Ты лучше скажи, откуда халдеи взяли твоего близнеца, чтобы тебя подменить?

Удар был точный. Пока Мардуков ловил ртом воздух, Чука прошла не глядя сквозь остатки деморализованного хоровода и была уже в каких-то десяти шагах от терминала, когда в очередной раз протрезвонил сигнал, возвещавший конец свободы.

Дома Чука просмотрела все, что передавали про Вывалень: сначала текущие передачи, затем то, что записалось в ее отсутствие. Папу так и не показали, зато показали Бабетту. Парни с повязками самозащиты крепко держали за локти небритого мужчину, мужчина ругался непонятными языческими, древнеиндоевропейскими словами. Бабетта бесстрашно стояла рядом и повторяла одну и ту же короткую фразу на странном, но не совсем чужом языке, — может быть, по-болгарски? Нет, Чука целый месяц жила в Варне, она точно знала, что не по-болгарски. Первое время мужчина явно Бабетту не слышал, потом до него вдруг что-то дошло, он осекся и удивленно ответил ей. Тогда она стала медленно, четко спрашивать; часто мужчина не сразу ее понимал, злился, пытался поправлять, но ругаться больше не ругался. Чука догадалась, что Бабетта каким-то образом выучила (реконструировала?) его язык. Илюшу тоже показывали, только недолго. Он был в белом халате и объяснял кому-то, что пострадавших беспокоить нельзя, сейчас самое главное — вывести их из шока, идет работа, и никаких съемок, пожалуйста. Один настырный журналист все-таки вынудил его повысить голос: «Вот с вами — да-да, с вами лично — бывало когда-нибудь так, что вы говорите о чем-то важном, а вас не понимают? Ну раз бывало, тогда вам же должно быть ясно, что они вас просто растерзают сейчас! Идите, идите, Бога ради!» Потом журналисты опрашивали прохожих на улице. «Я считаю, так им и надо, — сказала одна женщина. — Нечего было идти на эту работу». «Простите, а вы где работаете?» — спросил журналист. «Я-то? Я оператор на Золотом Шаре». — «Как вы думаете, на вашем рабочем месте не может произойти что-либо подобное?» — «Что вы, у нас меры безопасности». Скоро пришла мама, и они прокрутили все снова. Мама нервничала, время от времени ругала председателя комиссии, экспертов, репортеров.

— Что это такое: «Вываленский поссовет»? Как будто «вива Ленский»! Не Вывал Е нский, а В Ы валенский. Свой язык не чувствуют, не то что чужой. Откуда только такие… вываливаются.